Путешествие по Среднему Поволжью и Северу России Шарль Рабо

Эта книга написана в позапрошлом веке, когда в культуре романтизма сложился образ дикого, нетронутого и самобытного Севера1, и является частью обширного корпуса сочинений, посвященных этому региону. Таинственные, холодные земли издавна (в частности, в Европе – со времен древнегреческого поэта и путешественника Аристея Проконесского)2 привлекали внимание людей в силу своей инаковости3 и даже, начиная с Ж. С. Байи (XVIII в.), рассматривались (а в определенных кругах иногда и до сих пор слывут) в качестве прародины человечества4.

В своих записках французский травелограф5 Шарль Рабо рассказывает о поездке к восточно–финским народам России6, которая состоялась с 19 июня по 27 сентября 1890 г. Его книга – это своеобразное «медленное чтение» географического и социального пространства Северного Урала, медленное еще и потому, что путешественник преодолевал его на лодках, на нанятых вместе с кучером лошадях7, а то и вовсе пешком. Конечно, многочисленные предшественники и последователи Рабо могли «читать» эти места еще медленнее, дольше и основательнее: ту часть России, где он побывал, и до, и после него посещали десятки исследователей8. Однако впервые публикуемая сейчас на русском языке эта книга обладает для современного исследователя очень важным преимуществом – она позволяет увидеть, как представляли эту часть России, а в конечном счете и всю Россию наши зарубежные гости, какую конструкцию ее социального пространства они предлагали западному читателю по возвращению на родину.

Ш. Рабо родился 26 июня 1856 г. в городе Невер, что в центральной Франции. Свою карьеру он начинал как альпинист, а с 1880 г. проводил географические и этнографические исследования в Финляндии, Норвегии, Кольском полуострое и на Шпицбергене, внес большой вклад в изучение гидрографии, гляциологии, метеорологии, магнетизма и геологии этих территорий. Рабо вел активную популяризаторскую деятельность, публикуя в иллюстрированных журналах статьи об Арктике. Он также перевел с норвежского на французский язык ряд сочинений выдающихся полярных исследователей (в 1889 г. был удостоен за это награды Французской академии). Кроме Арктики, Рабо интересовался этнографией народов Поволжья и Северного Урала. Он являлся членом Лондонского королевского географического общества, рыцарем ордена Почетного легиона, за вклад в изучение Арктики имел шведские и норвежские награды. Скончался путешественник 1 февраля 1944 г. в д. Мартинье – Фершо в Бретани и был похоронен на кладбище Пер – Лашез в Париже9. Его именем в Европе названы несколько географических объектов – в частности, в России мыс на северо–западной оконечности острова Ли–Смита в архипелаге Земля Франца–Иосифа и гора в городском округе Апатиты (Мурманская обл.) на Кольском полуострове.

Как уже стало ясно читателю, Рабо был типичным представителем многочисленной когорты тех ученых, путешественников и просто любопытных, которые в XIX в. стремились попасть в места, которые еще не затронула цивилизация. Он побывал там, где не было железных дорог и почти не ходили пароходы. «Трудность пути – постоянное и неотъемлемое свойство;

двигаться по пути, преодолевать его уже есть подвиг, подвижничество со стороны идущего подвижника, путника»10, поэтому об этой стороне своей поездки Рабо рассказывает неохотно, маскируя тяготы похода описанием природы, мелких бытовых приключений и веселых сценок, и лишь случайно проговаривается о своем режиме работы в те дни: «В экспедиции исследователю отдыхать некогда: в пути нужно отмечать свой маршрут на карте, фиксировать особенности хозяйства посещаемых мест, а на привалах – собирать всевозможные коллекции, закупать предметы быта и записывать рассказы туземцев». Но француз был опытным вояжером, и если другой в его ситуации, когда «все оказывается проблемой: и перемена лошадей, и удовлетворение потребности в отдыхе/сне, и удовлетворение голода», «не испытывает радости путешествия»11, то Рабо не нуждался в ритмичности пространства, тишь да гладь только вредили бы его работе, ведь «зов неизведанного нового мира – не пугающие, а самые желанные звуки для Путешественника»12. Книга Рабо обладает всеми необходимыми признаками травелога – автор лично присутствует в своем сочинении, у него есть реализаторы маршрута: способные к корректировке пути перевозчики, проводники/экскурсоводы, функцией которых является интерпретация локального текста, исполняющие роль случайного фактора в реализации поездки друзья–«попутчики», и, наконец, автохтоны (информанты из разных слоев общества) – творцы и хранители локальных мифов13.

Рассказывая об увиденном, Рабо не ограничивается своими полевыми материалами, а органично дополняет их географическими, политическими, историческими и лингвистическими сведениями, почерпнутыми из специальной литературы, – травелоги часто соединяют все виды повествования и дискурсов14. Важное место в его сочинении занимает экзотика (как неизменный атрибут романтизма), а характеристики российских ландшафтов близки привычным западным стереотипам, что, впрочем, неудивительно – Рабо путешествовал по северу страны. Его текст является частью большой библиотеки аналогичных сочинений, стиль которых по аналогии с «ориентализмом» с недавних пор стали называть бореализмом15 (от греч. borealis, «северный») – пронизанным соответствующими клише европейским восприятием северных областей земного шара16. А эти области в сознании западноевропейцев ассоциировались преимущественно с Сибирью – находящейся вдали от дорог и благ цивилизации стране тайги и болот, изобилующей пушниной, таящей в недрах несметные сокровища и населенной людьми крепкого («сибирского») здоровья и спокойного мужества17.

Повествование Рабо не является художественным произведением, но во многом, как и сама его экспедиция, глубоко мифологично, обильно насыщено предметами и образами, присущими фольклорным текстам – дремучими лесами, горы, бесконечными реками, топкими болотами, языческими богами и диковинными обычаями, т. е. обладает признаками мифопоэтического описания. Возможно, именно неумышленное обращение путешественников к архетипическим пластам сознания всегда вызывало большой интерес читателей к этому жанру.

«Вдоль берегов Северного Ледовитого океана тянется бескрайняя тундра – большие, безлесные заболоченные пространства, своеобразным продолжением которых являются окаймляющие их мрачные воды. Затем начинаются обширные лесные пространства Русского Севера – раскинувшийся на тысячи километров строевой лес. Хмурую утомительную для глаз тундру сменяет не менее печальное и скорбное зеленое однообразие» – таким предстает у Рабо пространство, которое он пытается познать18. Чтобы побороть эту скуку ландшафта, автор прибегает к испытанному приему всех травелографов – торможению, «роль которого выполняют этнографизмы, жанровые сцены из народной жизни, наблюдения/размышления внешне непространственного характера…»19: «Уральские горы – отмечает Рабо, – поражают своей красотой, но за ними опять лежит равнина с лесами и большими реками. Приобье и земли Печоры очень похожи: по ним можно проехать сотни километров и не почувствовать этого, поэтому интерес для путешественника представляют лишь здешние жители».

Однако архаичные культуры марийцев, мордвы, коми–зырян, хантов и манси, которые вынуждены ежедневно выживать в условиях суровой природной среды, – это отнюдь не наличие проспектов, бульваров, театров, музеев и литературных салонов. Дикость, грязь, грубость нравов, примитивизм во всем, невежество в европейском понимании – вот, по Рабо, главные маркеры того мира, в котором он побывал летом и осенью 1890 г. Причины такого состояния изученных им территорий французский ученый объясняет в характерном для многих гуманистов его времени чисто руссоистском духе: «Всякий раз, рассуждая о колониальной политике, мы твердим о долге высших рас нести свет цивилизации примитивным народам, но это всего лишь пустая болтовня, ибо в результате общения с нами дикари перенимают все наши пороки и не приобретают ни одного из наших достоинств». Естественно, Рабо не мог свести содержание своих записок к рассказам о том, что могло вызвать только отвращение у читающей публики и поставило бы вопрос о целесообразности такой поездки вообще. Поэтому для снятия потенциально негативного восприятия того или иного культурного явления автор часто прибегает к юмору, и в этом он был не одинок – «анекдотами полны в обязательном порядке все травелоги иностранцев (быть в варварской России и не увидеть ничего замечательно смешного просто невозможно)»20.

Одним из важнейших элементов повествования в настоящей книге является Путь – основной инструмент познания автором пространства не только вширь, но и вглубь. «В мифологеме пути, – отмечал академик В. Н. Топоров, – акцент ставится на его негомогенности, на том, что он строится по линии все возрастающих трудностей и опасностей, угрожающих мифологическому герою–путнику и даже его жизни»21. Наиболее удобным видом транспорта для передвижения по Северному Уралу была тогда лодка. Как известно, в космологических описаниях она аналогична шаманскому бубну – инструменту, с помощью которого те, кому это положено, могут перемещаться через миры. У многих народов древности, начиная с египтян, существовало поверье о том, что путь в загробный мир преграждает подземная река или море и что души умерших переправляются туда на корабле или лодке. Особенно наглядно это поверье отразилось в похоронном обряде древних кельтов, славян и викингов. Поэтому лодки, которые использовала экспедиция Рабо, в какой–то мере являлись медиаторами между миром живых и миром мертвых, между европейской цивилизацией и первобытными культурами Севера