, странствующих по чужим землям, обращает на себя внимание тщательная фиксация не только географических точек маршрута, но и точное, вплоть до четверти часа, обозначение нахождения в той или иной точке пространства35. Разумеется, это было не случайно. В России даже в «цивилизованной» ее части время у большинства населения в основном измерялось посредством природных циклов36, а то, которое использовалось северными аборигенами, было для западноевропейца либо непригодно37, либо вообще не существовало38, однако демонстрировало связь с пространством гораздо глубже и прочнее, чем в европейской культуре39. Огромные расстояния (но только не для России: «300 км – для русских это вообще пустяк», – замечает француз), отсутствие точных карт местности40 и, главное, европейской хронологической системы таили в себе опасность почти полного растворения европейца в чужом для него мире, несли угрозу «одичания», что отчасти и произошло: через некоторое время Рабо под влиянием окружающей среды подвергся архаизации, его европейскость ужалась, и он отчасти перенял местные привычки: «Мы… постепенно научились есть пальцами, перестали умываться и быстро одичали, отчасти превратившись в черемисов. Оказалось, что культура – это всего лишь тонкий и недолговечный поверхностный слой, который при определенных обстоятельствах легко смывается».

В дальнейшем архаичная среда не раз влияла на Рабо – например, плывя по Щугору, он незаметно для себя начал отсчитывать расстояние по – зырянски, а именно в чумкостах: в этом «Нижнем мире» европейская метрология уже не работала, а местная позволяла глубже проникнуть в чужое пространство и помочь понять его. Менее явственно, но более глубоко явления архаизации и культурной гибридизации проявляются у автора книги, когда он, попав в культуры, которые ориентированы на прошлое41, углубляется в поиски свидетельств ранних этапов истории собственной цивилизации42 (что, впрочем, не исключает его замечаний относительно современного состояния исследуемых им обществ) – собственно, это и было задачей его экспедиции. Поэтому привычная нам система метрологии (время, выражаемое в часах и минутах, чуть реже упоминаемые температура воздуха по Цельсию и давление в миллиметрах ртутного столба) разграничивает у автора космологический и исторический способы описания, является одним из важнейших маркеров цивилизации, служит защитой собственной идентичности и ограждает путешественника от деевропеизации в условиях чужой культурной среды.

В записках Рабо вообще звучат кантовские нотки его подхода к пониманию связи пространства и времени. Двигаясь по реальному и мифическому универсуму одновременно горизонтально и вертикально43, автор не только погружается в другую культуру, но и в далекое прошлое европейской цивилизации, во время ее «творения». Несмотря на успехи археологии и зарождение палеоантропологии, во второй половине XIX в. основным источником представлений о первобытном обществе и его развитии по – прежнему оставалась этнография. Сторонники господствующего тогда эволюционного направления в историографии первобытности, идеи которого, судя по всему, разделял Рабо, предполагали существование универсального закона общественного развития, заключающегося в эволюции культуры от низших форм к высшим, от дикости к цивилизации и были убеждены в полном тождестве исторических путей разных народов. Судя по всему, французский ученый хотел доказать правоту этих воззрений на примере малоизученного тогда аборигенного населения Северного Урала. «Образ жизни находящихся вдали от цивилизации обитателей этих мест, – пишет он в начале своего повествования, – ничем не отличается от наших доисторических предков. Их костяные наконечники похожи на те, что находят у нас при раскопках, поэтому позволяют понять назначение вещей каменного века. Чтобы узнать о жизни первобытных людей, нужно побывать у печорских зырян и уральских остяков. В природе меняется все – животные, камни, растения, но только не дикари». Эти слова, кстати, свидетельствуют о том, что, оперируя на страницах своих записок понятиями «цивилизация» и «дикость», автор не выступает как расист, а просто – напросто использует широко распространенную в его время периодизацию истории человечества, терминология которой восходит к шотландскому историку и философу А. Фергюссону.