– В чудеса я с детства не верю, Семён Макарович, – хрипло ответил Иван. – Если бы не подкрепление, где бы мы сейчас были?

– Тоже верно, – согласился Миронов. – Выручили ребятки вовремя.

– Вовремя? – Иван в упор посмотрел на командира. – Когда нас уже всех положили.

– Не кипятись, боец, – голос комбата посуровел. – Ни ты, ни я не знаем, почему так поздно пришло подкрепление. Так что не нам с тобой делать выводы. Наше дело выполнять приказы, а не обсуждать их. Не первый год воюешь, пора бы и привыкнуть.

– Трудно к такому привыкать, товарищ комбат, – Иван кивнул на оставшихся бойцов. – А ещё труднее объяснить.

К вечеру бои затихли и остатки батальона перешли ближе к деревне Сторожевое. Из роты бронебойщиков, где служил Селивёрстов, в живых остался он один. Иван нёс на плече своё искалеченное ружьё и даже не заметил, что сзади него шёл тот самый солдат, что помог ему в бою с танкистами. Остатки батальона шли вперемешку с пополнением. Впереди маячило серое пятно чьей-то гимнастёрки. Иван бездумно шагал за ней, ни о чём не думая, мечтая просто умыться и хоть на часок прилечь поспать. Бои последних трёх дней не давали ни минуты передышки. Настолько плотными были атаки проклятых мадьяр, пытающихся сбросить дивизию назад за Днепр. Накануне части двадцать четвёртого танкового корпуса овладели лесом севернее села Селявное. Оценивая первые дни наступления советских войск, начальник немецкого Генерального штаба Сухопутных войск Гальдер в своём дневнике раздражённо записал: "Венгры снова пропускают русских через Дон!"

– Слышь, браток, может, помочь? – неожиданно раздался голос сзади. – Такую штуковину нелегко одному тащить.

Иван остановился и удивлёнными, непонимающими глазами осмотрел незнакомого солдата.

– Да ты не сомневайся, я только помогу… – начал было незнакомец, но внезапно осёкся.

Он понял, что Иван не слышит его, вернее не понимает слов.

– Ты извини, браток.

Иван мотнул головой, словно после долгого сна, и улыбнулся. Устало, по-доброму.       – Держи, горняк, – Иван протянул шахтёру ружьё, и тот закинул приклад себе на плечо.

Идти стало гораздо легче, да и на душе как-то просветлело. Иван огляделся. Они шагали уже на краю деревни. Крайняя изба была почти вся разрушена, только печная труба одиноко торчала посреди развалин да сарай, крытый соломой, стоял в огороде. Иван не знал, что не так давно эта густозаселённая деревня пережила трагедию, оставившую глубокий кровавый след в её истории.

Не видел он и того, как совсем недавно почти безоружные советские солдаты практически бежали на другую сторону Дона, оставляя мирное население на расправу второй венгерской армии. Армии, сплошь состоящей из мародёров и садистов. Вслед убегающему в рваных пропотевших гимнастёрках войску неслись проклятия и ругательства.

– Вы поглядите-ка, – кричала во весь голос и на всю улицу бабка Полштриха, – бегут неумехи наши, аж в ж . . ы пятки у них втыкаются. Германцу сдают нас, черти заполошные!

Старики тоже высказывались, но уже более конкретно. Им было обидно и страшно понимать, что их ждёт дальше. По непонятной причине эвакуировали из Сторожевого только руководящую верхушку. Всех остальных просто бросили на произвол судьбы. А в это время в село входила оснащённая техникой и крепко вооружённая армия агрессоров. Так было.

Сейчас наших солдат принимали все, кто уцелел, как истинных освободителей. Они уже не были теми жалкими и беспомощными вояками, показывающими спину неприятелю. Нет. В деревню вошла армия-победитель. Злая, беспощадная к врагу и не собирающаяся больше оставлять ни пяди нашей земли, а гнать ворога прочь в своё логово и там его растоптать так, чтобы и памяти о нём не осталось.