Этот даже немного приплясывал плечами, хотя музыка была гораздо спокойней.

– Четыреста двенадцать точек за месяц, братуха, прикинь!

– Четыреста двенадцать?! Да ты дебил, ты че себя расходуешь то так быстро? Четыреста двенадцать! Тормозни, друган! Светка это оценит, думаешь? – и Нипель сделал несколько глубоких глотков из бутылки.

– Оценит! Еще как оценит! Я почти накопил. После приезда подарю, братуха. Но есть ещё кое-что – я пока молчок про мобиль, ничего ей не говорю, только вам. И вы молчите тоже. Вот когда мы на Берег приедем, я ей об этом расскажу. Заценили мысль? Она, как узнает про сюрприз, весь отпуск меня облизывать будет, я тебе говорю, братуха! В предвкушении подарка, ну и чтобы меня отблагодарить, конечно. Ну как? Круто я задумал? А если наш общий знакомый свою отпустит с нами, то я знаешь чё? – он понизил голос, но было слышно, – я их уговорю на троечку без вопросов!

– С м-м и м-м? – удивлённо промычал Нипель, запикивая имена.

– Да, да, и я вместе с ними, братуха! – счастливо засмеялся Мирон, поглаживая намечающийся живот и наливая себе в рюмку виски.

– И что, снова не расскажешь, как было? – сурово подкинул дровишки в костерок разговора молчаливый Сэм.

– Не-а! – оскалил Мирон зубы в усмешке.

– А чё так?

– Да меньше знаешь, крепче спишь, Сэм!

– Не понимаю этого, – развел руками Нипель и допил бутылку пива. – Что такого-то – пацанам рассказать о своих половых подвигах? Сейчас же рассказываешь! Кого стремаешься ты, друган? – он почему-то вопросительно посмотрел на Алекса, который с каждой минутой все больше проваливался в ватную перину индийского гашиша и уже мало чего понимал.

– Да никого, братуха! – развел руками Мирон. – Ты сам посуди мозгой-то! Вот я сейчас пьяный, обнюханный сижу, языком треплю. Какой с меня спрос? Никакого. Ромчиком с самого утра заправляюсь третий день подряд, сам уже не понимаю, чего несу. Так ведь? Одни пустые слова и пьяные базары. Я прав? Я прав, скажу я вам! – сам себе ответил он. – А вот когда я сделаю, что хочу, то тогда я произведу действие, братуха. Что-то будет создано, понимаешь? Какая-то ситуация. И дальше она уже не рассосётся сама по себе, как пустая болтовня, она начнёт жить, может быть, во что-то перельётся, и этого уже не остановить. Когда действие произведено, его невозможно перемотать назад. И там, в этой ситуации, мы с её мужем ругаемся рано или поздно, девки наши попадают под чужие языки. И в какие дали это нас потом заведёт, никто не знает. Но! Между этой неприятной ситуацией и абсолютным спокойствием – всего одна вещь!

– Какая, Мирон?

– Золото.

– Какое ещё золото, друган?!

– Молчание – это золото, братуха! – ответил тот, пошлепал себя по животу, бахнул рюмаху и, довольный, откинулся на спинку кресла. – «Кто много звенит – тому некогда думать» – как говорит один умный человек, – шумно выдохнул он.

– Да с чего ты взял, что никто не узнает?

– А никому не выгодно, понимаешь? Мне? Я только что рассказал. Вам? Так вы только пьяные разговоры слышали. Девкам? Моя не из болтливых, сами знаете, да и вообще, моей даром не нужно кому-то рассказывать, что она нашу постель с кем-то делит, да и той тоже.

– Да он её не отпустит, ты чё! – фыркнул Нипель, открывая новую бутылку. – Он же знает, что она как бахнет* (выпьет) пять капель, так сразу у неё передок жим-жим на подвиги.

– Да все они такие, братуха, – махнул рукой Мирон, снова откручивая крышку бутылки с алкоголем. – Все они такие, сам знаешь.

Нипель опустил голову и удручённо покивал головой.

– Не все! Вон, Ритка у меня не такая! – вдруг не согласился немногословный Сэм и расправил огромные волосатые плечи. – И Алиса тоже. Да, Алекс? – обернулся он к тому.