– Обманула. Посулила, а потом… Не стала. Сказала, что от приворота всем плохо будет. И ему, и мне. Обоим.

– А когда ты с ней разговаривала, Варюшка? – спросила вкрадчиво. Если бы Варя не была так погружена в собственные мысли, наверняка обратила бы внимание, вопрос, заданный тётей, прозвучал так, будто являлся самым важным.

– Да вот… часа два назад, – с раздражением ответила Варвара. Нет, ну действительно, к чему выяснять, как давно она разговаривала с ведьмой. Что изменится от её ответа?

– Часа два назад? Да точно ли с ней? Не обозналась ли ты?

– Марусь… ну что же вы сегодня все такие странные? – Варя устало потёрла глаза, зевнула, прикрыв рот ладошками. Она никак не могла согреться. Не помогла ни баня, ни горячий чай, Варя мёрзла и куталась в плед. – Ну как я могла не узнать её? Ну скажи? Я ж выросла тут! Сколько раз она нас хворостиной со своего огорода гоняла!

– Так ведь… – женщина мелко перекрестилась, посмотрела на Варвару с испугом, ответила, едва шевеля трясущимися губами. – Так ведь… схоронили её… Дней шесть уж, как схоронили.

Варвара рывком поднялась с кресла. Всё закружилось перед глазами, сознание ухнуло в пустоту.

Глава 2

Ночь стояла морозная и колючая. Звёзды мерцали на чернильном небе, но они не давали света, так же, как и одинокий фонарь, скрипящий на перекрёстке. Тускло светил фонарь, выхватывал из темноты лишь небольшой фрагмент, да и тот выглядел не очень – покосившаяся ограда, наполовину заваленная чёрным, неприглядного вида сугробом, да серый могильный крест, скромный совсем, без следов полировки, без вензелей и узоров, лишь две даты можно разглядеть на нём, да имя, а вместо фамилии через всю надпись тянулся скол. Казалось, что кто-то большой и сильный с размаху рубанул по кресту острым предметом, да так, что высек из твёрдого дерева кусок, отметину оставил, похожую на рваную рану…

Начало мая холодным выдалось. И днём-то подмораживало, а ночами вовсе зима возвращалась, лютовала, никак не желая смириться со сменой сезона. Хоть и сошёл уже снег, но кое-где, в тени ещё хранили память о зиме грязные, рыхлые проплешины, которые и сугробами-то не назвать, так… жалкое подобие. Тихо в эту ночь было на кладбище, впрочем, погост, в принципе, самое тихое место в любом населённом пункте, не зря говорят о нём – тихая обитель. Мёртвые неподвижны и молчаливы, а живые… те приходят изредка и стараются не нарушать покой усопших, так уж заведено.

Однако, этой ночью, на редкость холодной и злой, всё шло не по плану. Прошуршали по гравийной дорожке чьи-то лёгкие шаги, прошелестел, подхваченный любопытным ветерком, короткий стон. И затаился погост, вслушиваясь, силясь понять, что понадобилось живому человеку ночью на кладбище, что заманило его в резные ворота, не запирающиеся на ночь, и заставляет бродить среди могил? А человек ступил в жёлтый круг света и замер прямо перед могилой с надтреснутым крестом. И оказалось, что любителем ночных прогулок по кладбищу была всего лишь девчонка. Девушка лет двадцати с небольшим. Она зябко куталась в кожаную куртку, дула на замёрзшие пальцы и всё смотрела, не отрываясь, смотрела на крест. Потом опустила глаза, глянула на фотографию, прислоненную к кресту, и отвернулась.

Лицо мужчины на фотографии казалось живым. То ли игра света-тени подобный эффект, то ли бурное воображение сыграло с девушкой злую шутку, но ей стало страшно. Черные глаза с фотографии заглядывали в душу, спасения от них не имелось. Девушка нервным движением поправила на плече лямку чехла, в котором, судя по габаритам, пряталась гитара.

– Ну что тебе ещё от меня надо?! – с тоской проговорила она. – Ты никогда меня в покое не оставишь, да? – обращалась она к фотографии. – Матвей! Ты, даже умерев, продолжаешь изводить меня… сколько можно?