Гриша бросился на помощь, увидел, что девчонку, как от пощёчины, мотнуло в сторону, услышал, как захрипела она, схватившись за живот…

Метнулось вверх пламя зажжённой свечи, затрещало, огонь сорвался с неё вверх, лизнул искусственные цветы у креста… Цветы вспыхнули факелом, послышался треск, полетели в разные стороны искры.

Девчонка, увлекаемая Гришей за ограду, охнула, взвизгнула тоненько и затихла, а в её широко распахнутых глазах плясал отблеск пламени…

– Даш! Даша! – Григорий тряс её за плечи, пытаясь привести в чувство, но она всё стояла и смотрела, как занимаются и тут же вспыхивают, объятые пламенем, венки и цветы, как лижет огонь полированный бок гитары… – Идём! – надрывался Гриша, хватая девушку в охапку и утаскивая прочь от могилы, – Идём же, глупая!

Даша моргнула. Раз, другой… На длинных ресницах повисла слезинка, но девушка резко вскинула руку к лицу, отёрла ладонью глаза и будто проснулась. Оглянулась в страхе на охваченный огнём крест, снова охнула, теперь уже осознано, и совсем неосознанно, скорее прячась от страха, прильнула к Грише. Он обнял её, повёл прочь от огня по гравийной дорожке. Прощаясь, тоскливо скрипел за их спинами одинокий фонарь.

До Дашиного дома добрались довольно быстро. За воротами кладбища сели в машину, пять минут езды, и вот они уже стоят на пороге перед незапертой дверью. Даша уже вполне адекватна. Чуть заторможена, но это объяснимо, она мнётся, не зная, пригласить спутника в дом или прогнать.

– Лихо ты! – кивнул Григорий на приоткрытую дверь, – Будто в панике из дома убегала!

– Да так оно и было, – медленно пожала плечами девушка. – Проходи. Сам всё увидишь.

И он увидел. В уютном, обустроенном доме будто ураган случился. Всё переломано, перебито и искалечено.

Гриша присвистнул.

– Что здесь произошло?

– Да всё равно не поверишь, – с досадой пробормотала Даша, натягивая на кисти рук и без того длинные рукава толстовки.

– Знаешь, – усмехнулся он, поднимая с пола перевёрнутый стул, – Я только что видел такое, что заставляет меня сомневаться в собственном рассудке. Успокаивает лишь то, что и ты его видела. Видела же? Это он всё? Да?

– Он, – обречённо кивнула Даша. – Он так измучил меня! Шесть лет эта мука продолжается!

– Шесть? Могила вроде свежая совсем…

– Могила да, но до неё столько всего было!

– Расскажешь?

– Да ну… Зачем? Кому это интересно?

– Мне. Только давай вот как поступим… Уберём здесь всё, спасём то, что можно спасти, сварим кофе, тогда и поговорим. Как тебе такой план?

Даша улыбнулась.

– Годится.

Ей казалось, она давно уже разучилась не то что смеяться, улыбаться даже, а самое страшное, разучилась радоваться. Если в жизни и случалось что-то хорошее, девушка напрягалась, она точно знала, что радость всегда рука об руку с бедой ходит. Стоит расслабиться, дать себе не порадоваться даже, нет, просто выдохнуть, чуть потерять бдительность и отвлечься, тут же что-то случается. Вот и сейчас, улыбнулась, и тут же стёрла улыбку с лица. Нельзя расслабляться, нельзя верить никому, нельзя открывать душу…

Гриша нахмурился. От него не укрылось, как мелькнуло и сгинуло в её взгляде что-то живое, лишь на мгновение явив ему совсем другую Дашу, не строгую, собранную, ощетинившуюся иголками, а доверчивую, весёлую девчонку, какой, наверное, она и была когда-то. Он ужаснулся. Что-же должна была пережить она, чтобы вот так, наглухо закрыться от целого мира, заточить себя в этом странном доме и близко не подпускать к себе никого.

Но от помощи не отказалась и не прогнала его, уже хорошо, с остальным они как-нибудь разберутся позже. Одно Гриша знал наверняка, оставлять её в беде он не намерен. Вытащит. И себя, и её, и Егорку… Он вздохнул. С сынишкой, пожалуй, всё куда сложнее…