– Ах, Вы об этом!

«О, боже, как он долго соображает! Ну, конечно же, об этом!»

Но я скорчила милую гримаску и, как ни в чём не бывало, уставилась на моего нового знакомого.

– Итак?

– Итак, я видел Вас на сцене, когда Вы поднимались, чтобы подарить букет роскошных роз Вашей подруге.

– И Вам понравился мой затылок?

– Нет, мне просто показалось Ваше лицо довольно знакомым. Мы не могли раньше с Вами нигде встречаться?

– Я – завсегдатай богемной жизни. Вы могли видеть меня на обложке «Райской жизни» или в одном из проектов, посвящённом бомонду. Я, также, часто появляюсь на светских раутах и вечеринках.

– Вам нравятся эти глупые особы, мнящие себя «светскими львицами»?

– Вовсе нет!

Я восприняла вопрос этого красавчика, как личное оскорбление.

– Вовсе нет!

– Что же тогда Вас влечёт на такие сомнительные мероприятия?

– Ничего кроме «новой пищи» для моих статей и публикаций. Обожаю закулисные интриги.

– Значит, ваш журнал – «жёлтая пресса»?

– Нет, но люди любят копаться в чужом грязном белье. «Жёлтая пресса» здесь не при чём – я не делаю скандалов и сенсаций из ничего.

Серж нарочито улыбнулся, как бы дав мне тем самым понять, что заметил иронию в моих словах. В этот момент все четверо мы свернули направо, затем спустились на несколько ступеней вниз, чтобы оказаться в роскошном зале с круглыми столиками. Это больше напоминало ресторан, чем кафе, и официантки в униформах подходили к каждому столику, чтобы принять заказ от очередного посетителя.

На каждом столике была постелена белая накрахмаленная скатерть, в центре стояла ваза со свежими гвоздиками. Окна были занавешены перламутровыми жалюзи, последнее, что ещё могло напомнить о театре.

Мы заняли крайний столик у окна и заказали себе по чашечке кофе с итальянскими сладкими маковыми булочками.

– Уверяю вас, эти булочки – всё, что осталось для меня любимым, если речь идёт об итальянской еде, – сказала Мариша, откусывая булочку.

– А равиоли? В прошлом году ты была без ума от равиоли с творогом, – напомнила я.

– Возможно, – выкрутилась не растерявшаяся Мариша, – но в антракте я никогда не ем равиоли и пасту, зато после очередного громкого спектакля позволяю себе этого вдоволь, а так как спектакли бывают слишком часто, мне почти всё время приходится сидеть на диете.

Мариша являлась стройной брюнеткой с полненькими ножками, и не без основания гордилась своей фигурой; впрочем, и моя тоже не подкачала, только в отличие от Мариши, первой примы Большого Театра, мне ничего не приходилось делать специально, чтобы поддерживать свои формы.

Мы беседовали о всяких пустяках, и даже Эдмонд со своим занудством во всём не раздражал меня на этот раз, что само по себе являлось удивительным. Однако Серж бросал меткие реплики, и иногда я ловила пристальный взгляд его серо-голубых глаз на себе, что смущало меня. Когда малознакомый мужчина периодически останавливает на тебе свой взгляд, пожалуй, здесь есть повод лишний раз залиться краской. У меня пропал аппетит от этих неоднозначных взглядов, и я отложила свою порцию в сторону.

Посмотрев на часы, Мариша спохватилась.

– Густав убьёт меня, я должна бежать! Хорошо, что мой выход только во второй сцене, а то вам бы пришлось заказывать венки.

Мариша вытерла салфеткой губы, оставив на ней следы от помады, и выбежала из буфета, пожав мне руку.

– Ну, что, мне пора, – сказала она, – встретимся в моей гримёрке после спектакля.

– Держись, подруга, – успела бросить я ей, ответом мне был её воздушный поцелуй.

Эдмонд последовал вдогонку за Маришей, неся её клатч.

– Почему Вы ничего не едите и не пьёте? – Серж показал на мою полную кофе чашку и откусанную булочку.