– Пусти, дура! – прохрипел Феанор.

Он мог освободиться, но для этого пришлось бы применить настоящую силу, ударить её, схватиться с ней, биться с ней, а он не хотел этого. Остыла злость, ушла. Крепкие девичьи колени прижимали его к полу, жар её распалённого юного тела ощущал царь, красивое гордое лицо горело румянцем гнева, плат спустился вниз, прядь тёмных волос спадала на лоб. Хороша, бесовка, чудо! Лучше и не пожелать!

И Ария увидела огонь желания в его синих глазах, глубокий, сильный, и сразу пересохло в горле, ослабли ноги. Феанор почувствовал это и одним неуловимым движением опрокинул её на спину. И вот уже она лежит под ним, и крепкие руки царя прижимают её запястья к паркетным плиткам пола.

– Никогда не отвлекайся во время битвы! – рявкнул Феанор, наклоняясь к ней так близко, что его волосы упали ей на лицо. – Или Бессмертный не учил тебя этому?

– Что, придушить тебя надо было, царь? – Ария рванулась, сильно, стремительно, но он удержал её. – Таскайся хоть по всему острову, мне дела нет, под чей подол ты полезешь, Феанор! – презрительно усмехнулась она. – Но не делай это средь бела дня, на виду у всех! Сколько народу тебя сегодня видело из окон? – спросила она. – Что они говорить будут? Своей честью не дорожишь, так мою пошто мараешь?

– Ладно, ты права, – с неохотой согласился Феанор, отпустил её и встал, – не надо было в открытую.

Задело его, сильно задело, как выказала она своё безразличие, с кем разделит он своё ложе. «Таскайся хоть по всему острову!»

Ария поднялась на ноги, взяла оброненный плат, набросила на голову. Феанор шагнул к ней и схватил её за локти.

– А вот мне есть дело, под кем ты будешь, царица! – негромко проговорил он. – Узнаю что, на куски порублю и в море рыбам скормлю, поняла меня?

– Руки убери! – ледяное презрение было в чёрных глазах Арии.

Он отпустил её руки, она поправила платок, завязала. Да что же это, что за морок застит ему глаза? Зачем он ищет вражды с нею? Она же дитя совсем ещё! И так судьба ей уготована, врагу не пожелаешь, и он, будто бесом одержимый, нет бы, уступить, как мудрый муж неразумному дитя…

Ария повернулась к нему, уже овладевшая собой, спокойная, надменная, презрительная.

– Ты за это не беспокойся, Феанор, – утешила она царя, – твоя честь не пострадает. Мне всё одно-едино, ты или кто другой, мне вы одинаково противны все, кобели блудливые.

– Все? – усмехнулся дурашливо Феанор, и опять в голосе его появились тягучие, медовые нотки. – Все-все? – уточнил он, близко наклоняясь к ней. – И я?

Ария захватила в горсть его бороду с колокольчиками в косичках, подтянула к себе и уверила:

– Все! Но ты, Феанор, больше всех!

Царь перехватил её тонкое запястье, хотел стиснуть до боли, проучить дерзкую девчонку, но пальцы, будто своей жизнью жили, отдельно от сознания; нежно погладили тонкую девичью руку. Она охнула и тот час же отпустила его бороду.

– Значит, война? – протянул Феанор, улыбаясь. – Как скажешь, моя дорогая, как скажешь… – мягким, кошачьим движением повернулся на носках, шагнул к двери, отомкнул засов и вышел.

Ария осталась одна. И вдруг острое, мучительное одиночество нахлынуло на неё, тоской сдавило сердце. Вспомнились слова Бессмертного: «Ты одна будешь в битве с Дагоном, и никого рядом». Так, пускай. Битву она выдержит. То, ради чего пришла она на эту Землю, она пройдёт достойно. Но и до битвы – одна, и после битвы – одна. Есть, правда, выбор – подчиниться прихоти царя. И он будет любить её, она не сомневалась. Покуда не наиграется. А потом забудет где-нибудь в полутёмной комнате дворца, как надоевшую куклу.