– Это невозможно, ведь я женат, – Эмиль поставил чашку и удивленно воззрился на Герцогиню. – Я люблю свою жену и… и потом, это просто насмешка с твоей стороны, Флорена. К тому же я терпеть не могу чего-либо вечного, кроме может быть пустоты космоса…

Великая Герцогиня порывисто вскочила, закрыв лицо руками и было сделала стремительный шаг к двери, но Эмиль успел поймать ее за талию и привлек к себе.

– Здесь нет места для обид, Флорена. Я у тебя в ловушке, дорогая. Ты сейчас вольна распоряжаться мною, как хочешь. Пожелаешь – насильно притащат к алтарю, заставив сказать «да» с помощью наркотика; захочешь избавиться – сбросят труп с простреленной головой в пропасть. Ты играешь со мной как молодая волчица с полузадушенным кроликом. Однако твоя игрушка от рождения вольный человек. И добровольно одевать эти путы я не буду.

Он поцеловал рвущуюся из его цепких пальцев руку, и посадил женщину к себе на колени.

– Отпусти меня, оставь! – Герцогиня опять попыталась избавиться от его объятий. – Ты – яд. Яд, на котором написано, что это яд. Но я все равно почему-то пью тебя. Дьявол, сладкая отрава!

– Правильно. Это наказание. Наказание за злодеяния уже совершенные и только еще задуманные тобой, – Эмиль не обращая внимания на выкрики, продолжал нежно ее целовать. – Прежде чем ты отдашь приказ погубить меня, я должен разбудить в тебе человеческие чувства. Они есть в твоем сердце. Они пока еще спят, но они есть. Они есть у каждого, даже у самого кровожадного, злого и циничного человека.

Она постепенно совсем перестала сопротивляться его ласке. Ее истеричные попытки оттолкнуть его, наконец, превратились в нежное поглаживание и поцелуи. Она слышала его убаюкивающий шепот, чувствовала всепоглощающее тепло, ощущала мягкость обнимающих рук и страстность горячих губ. Приступ гнева прошел, и в груди опять прочно поселилась сладостная истома. В эти мгновения она была почти счастлива и блаженна.

Перед самым отъездом она призвала его к себе, и они довольно долго просто молча сидели за столом друг напротив друга. Она любовалась им, как бы впитывая в себя его образ, пытаясь как можно точнее запечатлеть его черты, выражение глаз, линии скрещенных на груди рук. Он же не смотрел на нее, а молча наблюдал за облаками в проеме окна. Солнце то бросало свой яркий луч на его лицо, то скрывалось, и кольцо ошейника на его шее, то вспыхивало золотым отблеском, то тускнело.

Бемби вдруг потянул в сторону от тропы. Беатрис, спотыкаясь, поневоле последовала за ним, крепко сжимая маленькой рученкой поводок.

– Бемби, дурак, уймись! – уговаривала она как будто взбесившуюся собаку. – Мама мне запрещает от нее уходить, к тому же я из-за тебя, противный волк, вся в грязи. Ну остановись, стой!

Но Бемби, только на секунду остановившись и повернув свою седую волчью голову, умоляюще посмотрел на девочку, и опять бросился вперед по скользким камням и ручейкам холодной воды.

Наконец девочка, споткнувшись, выпустила поводок и, упав на колени прямо в одну из луж, громко и пронзительно заревела:

– А-а! Дурак! Противный дурак! Мама! Мамочка! Этот противный волк меня утянул на какие-то мокрые камни!

– Бетти! Бетти! Ты где? – послышался из-за ближайшей скалы густой женский голос, и на тропинке появилась приземистая женщина средних лет в мужском комбинезоне не совсем по росту, нагруженная вязанкой хвороста.

Увидев ревущую девочку, женщина сбросила с плеч вязанку и довольно проворно подбежала к ней:

– Одно мучение с тобой! И дома оставь – сплошное горе, и с собой возьми – то же самое, – укоризненно пробормотала она, переводя дыхание. – Сколько раз говорить, чтоб ты не убегала так далеко вперед. Здесь совсем недалеко река. Ведь тебя, дуру безглазую, унесет к водопаду и разорвет на клочки!