Оксана встала с кровати со словами, что надо поесть и выпить чая. «Карантин, вирус – это хорошо, только пойдем на кухню. Ты с работы, а я весь день лежу в раздумье. Вот, вот голова треснет. Тоже ещё толком ничего не ела. – Проговорила она. – Сегодня домой звонила. Мне мой муж сказал, если буду ходить на уборки, чтобы здесь оставалась. – Она посмотрела на соседку. – Боится, что его кусок хлеба съем. Живет на моей копейке, а я здесь должна быть. Вот, где сволочь. В мужиках сейчас ничего от мужика не осталось. – Она снова посмотрела на соседку. – Чего ты мрачная? Работа – есть, ребенок – с матерью. Не переживай. Говорят это ненадолго».

От усталости у Таисии не шевелился язык. Опустив плечи, она сидела, ждала, когда разогреется кастрюля с борщом. Про себя благодарила всех богов, что есть работа. После ужина позвонит матери, узнает последние новости, расскажет о своих, поговорит с сыном. Наконец, собрав остаток сил, вымолвила.

– А чего ты здесь? Вроде возраст. Дома надо сидеть. У тебя же внуки.

– Мне мой мужик так надоел, что если бы черт предложил к нему пойти поработать, я бы согласилась не задумываясь. Веришь, хуже смерти надоел. Разводиться – поздно. Какая не есть, жизнь прожита. Хотя, ничего хорошего вспомнить нельзя. Поженились, немного пожили и он стал пить. То пиво, то самогон. Знаешь, как в селе. – Она вздохнула, слегка опустив глаза. Разговоры о муже давно не радовали душу. Душа не болела, внутри была обида на прожитую жизнь. Оксана говорила равнодушно, иногда грустно улыбалась. Время не повернешь, а с ним всё прошло. Оставшиеся воспоминания совсем не греющие душу. – У нас в селе бухгалтер был. От него ни кто слова грубого не слышал. Всегда приветливый, чистенько одет. Так он помер, сорока ещё не было. А этот сволочь живет, ни какая холера его не берет. Когда уже подохнет? Ни кому не нужен: ни мне, ни детям. – Оксана подняла глаза на соседку. – А ты давно уже здесь?

– Да. Скоро 5 лет. Я первый раз приехала, мне один мужик сделал приглашение. Работала далеко от Варшавы, на конфетной фабрике. – Она сосредоточилась, словно думала: продолжать дальше или нет. – Как город назывался? Помню за Вроцлавом. Впрочем, теперь уже не важно. Там руководство, как фашисты. Директор фабрики, женщина. Ну, прямо-таки гестапо. Когда она входила в цех, все ждали, кого сегодня казнят. Все эти бригадиры… Им только кнута не хватало в руках, чтобы нас по плечам бить. То ещё гестапо. Я не знаю, как выдержала этот фашизм. Понимала, что сына оставила с мамой, что надо работать. Я там работала почти 4 месяца. Приходила в общежитие и падала. Ничего не хотела. А потом приехала в Варшаву, хотела устроиться на работу. Опять пошла в то же самое бюро. Работы не было, уехала домой. А через день пришел мужик. И он с меня столько потребовал … – Она замолчала, закрыв глаза, слегка прикусила губы. – Пусть он будет здоров, а вот его внуки, пусть дохнут, как мухи.

Снова было больно. Свою горечь обе женщины запивали чаем и тихо вздыхали. Внутри не работало ни первое, ни шестое, ни десятое чувство. Не только душа, тело устало от напряжения, хотело отдыха.

Оксана была женщина в возрасте. Ещё не было пенсии, но она ждала тот день, который был не за горами, если опять не придумают что-то новое и не передвинут возраст. Был ещё один вариант – могли совсем отменить. Таисии было 30, приехала из областного города, который, как и большинство городов Украины, размерами был чуть больше села. Прожив без оформления брака, с молодым человеком, разбежались. На руках молодой женщины остался ребенок, без всякой поддержки его производителя. Он, папаша, не планировал заводить ребенка. Хотя, заводят собаку. Таких теперь много. Ни кто не хочет ответственности. Теперь всё проще: сошлись, разошлись. Европейский стандарт.