Македонов наконец открыл глаза и сел на кровати.

Ночью ему пришло сообщение в фейсбуке от бывшего… бывшего друга? Странное словосочетание. Бывшего товарища по университету? Но они были чем-то большим, чем товарищами. Кто он вообще, этот загадочный Игорь Аркасов? В первые секунды после прочтения сообщения Македонов подумал, что никакого Аркасова никогда не было, он просто приснился ему когда-то давно и с тех пор появлялся время от времени в этом бесконечном сне с продолжением. Сне-сериале. Македонов учился с ним вместе на филфаке, потом пошел в аспирантуру на литературоведение, а Игорь уехал в Норвегию и устроился на китобойное судно, но с тех пор прошло уже лет десять, не меньше, за которые Македонов напрочь забыл о своем студенчестве и людях, которые его окружали в те годы.

– Представляешь, в мире еще бывают киты, и более того – китобои, которые на них охотятся. Киты – ведь это что-то очень древнее, да? Мне всегда казалось, что сначала были звезды, потом динозавры и после них – киты. Они, наверное, еще видели динозавров. Ну, не в смысле те киты, которые живут сегодня, а их предки.

– Угу, – согласилась Варя, – киты древние. Раньше на них Земля крепилась каким-то хитрым образом, но потом хватило ума закрепить иначе. – Не выпуская из рук мобильный, она пошла на кухню жарить омлет, но процесс затягивался на неопределенное время, потому что, когда Македонов вошел к ней, она рисовала на бумажном полотенце физиономию героя из детской повести, которую ей дали иллюстрировать. – И они умеют разговаривать друг с другом за сотни километров. Даже за тысячи. Где твоя бейсболка?

Антон пожал плечами, хотя она не могла этого видеть.

– Зачем тебе? Я ее бросил в стирку.

– Хочу, чтобы персонаж носил бейсболку.

– Ты не можешь отдать персонажу мою бейсболку, – неуверенно возразил Македонов. – Потому что бейсболка настоящая, а персонаж придуманный. «Совсем как Аркасов, – подумал Антон. – Сам Игорь придуманный, вместе со своими китами, а университет настоящий».

– Мне нужен прототип бейсболки, – промурлыкала Варя.

Македонов взял бейсболку из корзины с грязным бельем и бросил Варе.

– Хорошее название для рассказа – «Прототип бейсболки». Как ты считаешь? – спросил он.

– И про что рассказ? – спросила Варя.

– Да по фигу про что. Просто название хорошее. Заставляет задуматься.

– Мне кажется, это глупость. Сначала напиши рассказ о чем-то, что заставляет задуматься, а потом уже будешь придумывать ему название.

Македонов какое-то время молча дулся, потом вернулся к прежней теме:

– Так вот, про китов. Я читал про самого одинокого кита в мире. Он уже почти тридцать лет плавает в океане и разговаривает с кем-то на частоте какой-то ненормальной, по-моему, она раза в два выше, чем у синих китов или финвалов. Его еще называют «пятидесятидвухгерцевый кит».

– С ума сойти, – удивилась Варя совершенно ровным тоном, нахлобучивая македоновскую бейсболку на голову персонажу. – А с кем он разговаривает?

Набросок ей чем-то не угодил, она выпрямилась, шумно выдохнула, бросила на Македонова укоризненный взгляд, как будто он был причиной постигшей ее неудачи, скомкала бумагу, бросила под раковину в мусорное ведро и наконец достала из холодильника яйца.

– В том-то все и дело, что неизвестно. У других же китов частота другая. Стало быть, они его не понимают. Может, он поет что-то или читает вслух стихи, какие-нибудь древние, японские или китайские стихи, которым не нужны рифма и размер.

– Прикольно было бы, – сказала Варя, разбивая яйца в пластиковую миску и щедро добавляя молотый черный перец.

– И тогда я подумал, что Игорь вот охотится на них и не видит в этом никакой вечности, для него это повседневность, может быть, даже поднадоевшая работа, но потом он пишет мне сообщение и рассказывает про море, про фьорды, про то, как он спускается утром на улицу, и там пахнет рыбой из рыбной лавочки на углу, и разгружающие фургончик норвежцы желают ему доброго утра, а я слушаю и думаю про одинокого кита, потом рассказываю об этом тебе, и вечности с каждым рассказом прибавляется. Наверное, – добавил он неуверенно. – Ты как думаешь?