– Название же я помню. Я просто не помню, о чем он. А он о чем?

– Два мужика слоняются без дела, придумывают разные гнусности.

– Поэтому и не помню. Это сюжет каждого второго фильма. Например, «Вальсирующие» с молодым Депардье, если навскидку.

– Не беси меня. Ты не можешь не помнить. Они там крадут труп девушки в морге и занимаются с ним любовью, а потом топят в море.

– Какая гадость, – сказал Антон. – И тебе нравятся такие фильмы?

Варя чуть не поперхнулась яичницей, и в глазах у нее вспыхнул недобрый для Македонова огонек.

– Ты совсем ополоумел?! Ведь это же ты мне его показал!

– Не знаю, – честно признался Антон. – Может быть.

– Вот… – она поискала в телефоне, доедая яичницу и убирая тарелку в раковину. – Девяносто первый год.

Как будто год выхода фильма на экраны доказывал тот факт, что Македонов откуда-то его приволок и предложил Варе его смотреть.

– Иди ты знаешь куда… – лицо Вари раскраснелось, и Македонов понял, что перегнул палку. – Все, мне пора на работу.

– Я приготовлю ужин.

Македонов попытался затушить вспыхнувшую ссору. Ему было жаль, что совершенно безобидный разговор про летящий лист неожиданно закончился размолвкой.

– Фахитос сгодится?

– К моему приходу выучишь словосочетание «сандра экстеркатт».

Варя пустила воду в ванной и появилась на пороге комнаты с зубной щеткой во рту.

– Понял?

– Тогда ты меня простишь? – спросил Македонов.

– Ты как лист, про который ты только что рассказывал, – не доставая щетку изо рта, пробурчала Варя, поэтому Македонов скорее догадался о смысле сказанного, чем на самом деле услышал. – Пока что я перехожу на бег, чтобы успеть в ту точку, куда тебя занесет, но боюсь, ты окажешься на другой стороне оживленного проспекта, и я потеряю тебя из виду.

– А тебе разве неинтересно, взлечу я или упаду?

– Интересно. Иначе зачем бы мне переходить на бег?

Она накрасила губы, поправила юбку и вышла на лестничную клетку, не закрыв за собой дверь. Македонов еще долго стоял и смотрел, как она спускается по ступенькам, потом слушал, как открылась и закрылась внизу дверь парадной, и еще какое-то время слушал тишину и вдыхал запах ее духов, смешавшийся с запахом сигаретного дыма, которым немедленно потянуло с площадки, и все-таки еще уловимый. Антон подумал, что охотничья собака вот так чует след и может бежать по этому следу, как по тропинке, не сбиваясь и не плутая, а главное – не теряя уверенности в том, что бежать надо, бежать просто необходимо, бежать жизненно важно, потому что это единственный способ сохранить и сберечь и, может быть, спастись и выжить. Или хотя бы просто спастись.

На следующий день была суббота, но они все равно проснулись рано. Варя – потому что она была жаворонком и так работали ее биологические часы, а Македонов – потому что Варя была жаворонком и свиристела довольно громко какую-то мелодию, проверяя почту в телефоне.

– Сандра Экстеркатт, – сказал Македонов, не открывая глаз.

– Что? – переспросила Варя, погруженная в очередное сообщение.

– Экстерррркаттт, – со вкусом повторил Македонов. – Ты велела выучить.

Он по-прежнему не открывал глаз, но почувствовал на себе ее выжидательный взгляд.

– Просто, понимаешь, это как-то странно… – сказал он. – Мы живем, как будто в гостях, не зная, кто приютивший нас хозяин. Как в «Аленьком цветочке»: все появляется и исчезает как бы само собой. Для верующего человека мои мысли, наверное, вообще покажутся смехотворными, у него есть четкое представление о том, как все устроено, и даже инструкция по эксплуатации приложена. А мне чем руководствоваться? О чем писать? И писать ли вообще? Какие книги переводить и зачем, если не брать в расчет гонорар за перевод, ничтожный, по сути? Что делать человеку после того, как Ницше сказал ему: ты свободный творец, создавай и живи в этом. А если я не могу создать ничего достойного? Прикажешь мне все равно в этом жить? В своей собственной убогой вселенной?