Ириэль рванулся было выяснить отношения не самым безопасным способом, но Фьюриэль его удержала.

– Когда плод смоковницы слишком долго висит на ветвях, он превращается в труху, – заметила она.

– Но Фьюри, это не дело!

– Я тоже хочу его укусить временами, – пожала плечами та. – Но до сих пор этого не сделала.

– Покажи мне кого ты вообще укусила?! – махнул рукой успокоившийся Ириэль.

– Данэля спроси, – улыбнулась девушка. – Ему чаще всех достается.

Девушка вернулась к себе и сразу погрустнела. Слова Гастиэля на самом деле сильно ее задевали, как бы она ни старалась это скрыть.

Она коснулась пальцами стены и, прикрыв глаза, начала напевать грустную мелодию какой-то старой полузабытой песни…

Здания лесных были живым организмом – деревом зодчих, благодушно позволявшим в себе обитать. Дерево зодчих откликалось на вибрации голоса и изменяло форму, оно питалось мелодиями, как солнечным светом.

Фьюриэль пользовалась этим немного чаще, чем все остальные в лечебнице, преобразив свои помещения за короткий срок до неузнаваемости. В холодных и пустых лабораториях теперь было очень уютно, пустые прежде стены украшали разноцветные вьюнки и замысловатый древесный узор, гладкий пол возле зоны отдыха выстилал мох, но особо гордилась девушка тем, что дерево зодчих с ее стороны налило бутоны в этом году.

– Очень красиво, – прервал ее негромкий голос Данэля. Девушка не стала оборачиваться, не хватало еще, чтобы он увидел, что она плачет. Демонстративно с усилием протерев глаза, она ответила:

– У меня, наверное, раздражение на очередной порошок, глаза слезятся уже полдня.

– Дай посмотрю! – он бесцеремонно вперился ей в глаз, растянув веки изящными пальцами. – Хммм. Тебе просто надо меньше находиться в лаборатории и возиться с порошками, скорее всего просто переутомление.

Девушка недовольно отмахнулась от него. Промелькнувшая было в его глазах нежность сменилась раздражением. Фьюриэль про себя вздохнула – ничего не меняется.

– Я бы не возилась столько с порошками, если бы ты их в таком количестве не просил, – заметила она. Данэль тут же прикусил язык. Девушка решила дожать лекаря. – Ты что-то хотел?

– Порошок, – тихо протянул он, виновато опустив ресницы и покрывшись легким румянцем.

– И почему я даже не удивлена? – пожала плечами девушка и направилась к столу. Данэль хотел было сказать что-то еще, но осекся, потому как открылась дверь и на пороге вырос Гастиэль. То, что это был он, девушка знала даже не глядя.

Гастиэль прошел мимо Данэля, одарив юношу тяжелым пристальным взглядом, и остановился возле Фьюриэль. Данэль пробормотал что-то наподобие «я попозже зайду» и исчез, оставив их вдвоем.

– Фьюриэль!

Она подняла на него безразличные глаза, ничего не говоря.

– Вы на меня обижены?

– С чего вдруг?

– Не знаю, ведете себя, как будто обижены.

Девушка изумленно подняла брови.

– Обида понятие субъективное и лично мне не свойственное.

– Хорошо, – протянул он и ушел так же внезапно и быстро, как и появился. Фьюриэль вздохнула. Все время так.

Гастиэль заперся в ванной с несколькими бутылками сладкого вина из белых и зеленых сортов винограда. В вине он не сильно разбирался, да и что разбираться – вино либо вкусное, либо нет.

Была у сурового надьяра слабость, о которой он предпочитал никому не рассказывать – понежиться в благоухающей ванной, словно юная девица на выданье, да с бокальчиком-другим сладкого некрепкого вина. Только домашние знали, да и то, он постоянно все отрицал.

Улегшись в подогретую драконьим камнем воду, он потянулся за новой склянкой, которую на днях выпросил у Фьюриэль. Он виртуозно наплел ей какой-то ерунды, и она за болтовней состряпала ему благовонный раствор, якобы для супруги.