– Лучше зефирку, – вздохнула она, ссыпала порошок в подготовленный кулек и подала Гастиэлю. Тот, прежде чем взять, поставил вазочку рядом с девушкой и отряхнул руки о бело-голубую лекарскую форму. Фьюриэль закатила глаза. – В углу рукомойник и полотенце.

– А я не хочу быть в углу! – гордо заявил Гастиэль, сунул кулек в карман и удалился, бросив в дверях: – Спасибо.

Фьюриэль закрыла лицо рукой и тихо сказала в пустоту:

– Пожалуйста, надьяр.

Фьюриэль подшивала форму. Все вещи ей приходилось подгонять под размер, а это занимало достаточно много времени. Стежки изящной строчкой ложились на ткань, и она в очередной раз подумала о том, что надо было податься в белошвейки. Все спокойнее было бы.

В Содармудской Академии она не стала учиться шитью по телу по массе причин, начиная с совершенно не изящных и утонченных пальцев и ладоней. Глупости, конечно, но над ней посмеивались из-за достаточно широких ладоней и коротковатых пальцев. Никого не интересовало то, что эти пальцы цепкие и ловкие и не так склонны травмироваться, как тонкие и хрупкие пальчики чистокровных лесных.

Девушка откусила нитку и встряхнула хенсай. Вздохнула.

– Фьюри, будешь ужинать? – спросила матушка, заглянув.

– Не хочу, – помотала головой та.

– Ну, как знаешь.

Девушка отложила шитье и взялась за очередной свиток по ботанике. Она отправила с Панторэлем бумаги в Мирградскую Академию и теперь места себе не находила – возьмут, не возьмут?..

Чуть погодя матушка принесла ей поднос с ужином и поставила рядом, улыбаясь. Грустно так улыбаясь. Фьюриэль подняла на нее глаза. Матушка была наполовину северянкой, но была лишена массы проблем со внешностью, которые одолели четвертькровку. Девушка вздохнула.

– Что ты вздыхаешь? – спросила ее матушка.

– Да я вот все думаю, почему я решила сбежать в столицу, – девушка задумчиво поскребла подбородок и взяла кусок хлеба с подноса. – Потому что я здесь загниваю, как алхимик, или дело в надьяре Гастиэле?

Она окунула хлеб в овощное пюре и, зачерпнув от души, с наслаждением откусила.

– На этот вопрос кроме тебя никто не ответит, – пожала плечами матушка, присаживаясь рядом с дочерью. – Но я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Я знаю, – спокойно ответила девушка, повторив процедуру с хлебом. – Но я не могу больше так.

– А как бы ты хотела, чтобы было?

– Хороший вопрос, матушка.

Гастиэль распекал подмастерьев-недолекарей. Да так громко, что на всю лечебницу было слышно. Все ему было не так и не с той стороны.

– Опять листья слишком зеленые? – поинтересовалась проходящая мимо Фьюриэль. Гастиэль повернул голову в ее сторону и оборвал ругань на полуслове. Девушка не на шутку испугалась, что он сейчас подавится невысказанной бранью. Тем не менее, он все же сглотнул, гадко улыбнулся и ответил:

– Нет, они все сплошь с белыми прожилками!

– О, так я вездесуща, оказывается, – заметила девушка и пошла дальше, смакуя победу. Гастиэль был зол и неосторожен на язык, частенько доводя сотрудниц лечебницы до слез. Но только не Фьюриэль. Уста четвертькровки были полны первосортного яда, в малых дозах оказывающего лечебное действие.

– Фью-ри-эль, – прозвенел Ириэль, в очередной раз поймав девушку возле лестницы. – Ты не забыла?

– Что не забыла? – спросила та и тут же опомнилась. – Напрочь забыла!

– Ландыши-колокольчики, – проворчал проходящий мимо Гастиэль, покосившись на парочку.

– Завидуете, что Ваши уже отзвенели, надьяр Гастиэль? – кинул ему вдогонку Ириэль. Девушка не удержалась и прыснула.

– Они просто тяжелы от росы, – с бесконечной самовлюбленностью не остался в долгу Гастиэль. – Потому что не растрясаю ее на кого попало!