– Главное, чтобы у тебя здесь все получилось, Серега.

– А у тебя там! – Остроумов кивнул головой то ли снизу вверх, то ли сверху вниз.

Дверь лифта закрылась. Остроумов включил два тумблера и повернул счетчик хронометра. Тут же люминесцентная лампа часто замигала, а потом и вовсе погасла, одновременно на моторе вспыхнула подсветка. Подул сильный ветер, словно кто-то невидимый включил вентилятор. Затем он нажал на красную кнопку на механизме управления. Ветер тут же стих. Но через несколько секунд вспыхнул яркий с голубоватым оттенком свет, следом, спустя несколько мгновений инфракрасное свечение погрузило помещение в пугающий полумрак. Однако вскоре свет от люминесцентной лампы, привинченной к стене позади, восстановился в прежней стадии. Остроумов оглянулся – Михаила в гараже не было. Значит, телепортация удалась.

Он даже подпрыгнул от радости с выкриком «йес!», и начал потирать вмиг вспотевшие ладони. Получилось! По-лу-чи-лось! В таком радостном возбуждении Остроумов даже не понял, что вместе с отцом исчез и его сын, десятилетний Василий.

Но до мальчишки ли было ему сейчас? Сергей Остроумов оказался на самом верху блаженства: он создал и привел в действие машину времени. Эй, люди вы слышите?

Ма-ши-ну вре-ме-ни!

Декабрьский мороз, жгучий ветер, ледяное солнце, летящая над зимником пороша и крытый кожей на деревянных подпорках с маленькими окошками с обеих сторон возок на деревянных полозьях, запряженный недавно изобретенной троечной упряжью с колокольцами и бубенцами почтовыми свежими каурой масти лошадьми, спешивший в сторону Петербурга. В возке полулежал задумчивый Пушкин, весь в мыслях о готовящемся в столице восстании. Внезапно ямщик осадил лошадей, они резко остановились, возок едва не перевернулся, встав на один полоз, и задумчивый Пушкин едва не вывалился на дорогу, больно зашибив бок.

– Какого черта! – недовольно закричал он ямщику.

– Простите, барин! Лошади зайца испугались, вот и взбрыкнули.

– Что? Опять проклятый заяц? Поворачивай назад, любезный.

– Ну как же, барин? Треть пути уже проехали.

– Я сказал, поворачивай назад, в Михайловское!

– Как скажете, барин.

Ямщик был недоволен, но делать нечего, пришлось развернуться.

У Пушкина с зайцами и в самом деле были проблемы. В декабре 1825 года он находился в ссылке в своем имении в Михайловском, но десятого числа курьер из Петербурга сообщил ему, что члены Северного общества готовятся 14-го числа выйти на Сенатскую площадь. Александр Сергеевич не мог лишить себя удовольствия не повидать друзей и не присоединиться к ним в такой день. Правда, он понимал, что рискует – ведь ему можно было передвигаться только между Михайловским и Тригорским. И, тем не менее, решил, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, и можно рискнуть поехать в Петербург. Пушкин приказал готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же поехал проститься с Тригорскими соседками. Но на пути в Тригорское через дорогу перебегает заяц; более того, на обратном пути из Тригорского в Михайловское – снова заяц!

Пушкин в досаде вернулся домой, а там ему доложили, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белою горячкой. И, в довершение всего, – в воротах он увидел священника, который шел проститься с отъезжающим барином. Слишком суеверному Пушкину все это показалось дурным предзнаменованием, и он решил остаться у себя в деревне.

Через два дня, 12 декабря он все же решил снова отправиться в столицу на перекладных, рассчитывая за двое суток преодолеть четыреста верст от Михайловского до Питера. И снова заяц перебегает ему дорогу.