. То, к чему должен стремиться прокурор в суде, как мы полагаем, указано правильно. Подобный результат – законный, обоснованный и справедливый приговор – ориентир для органа, осуществляющего надзор, но не для того, кто осуществляет обвинение. Если он, как пишет тот же автор, обязан не допустить неправомерного привлечения к уголовной ответственности подсудимого, то подобная обязанность выходит за рамки осуществления функции обвинения, тем самым упраздняя ее[229].

Многозначность используемых в науке понятий – вещь неизбежная, но не особо желательная. Задача ученых как раз и состоит в том, чтобы добиться чистоты содержания понятий, ключевых для исследования определенного явления. В рассматриваемом же случае полисемантизм понятий легализуется и используется самим законодателем. Как было показано выше, он под обвинением понимает утверждение о совершении определенным лицом деяния, запрещенного уголовным законом, выдвинутое в порядке, установленном УПК РФ (п. 22 ст. 5), и одновременно придает ему значение одной из процессуальных функций (п. 45 ст. 5, ч. 2 ст. 15), отождествляя ее с функцией уголовного преследования (п. 45 ст. 5). Это отождествление прослеживается и при анализе п. 55 ст. 5. Подобное использование понятий в законе – вещь недопустимая, так как позволяет вкладывать каждому субъекту деятельности в используемое понятие то содержание, которое его больше всего устраивает. В сфере уголовного судопроизводства это особенно опасно в силу того, что в ней «затрагиваются и ограничиваются, как ни в какой другой области, права и свободы (прежде всего конституционные) человека и гражданина»[230]. И использование понятия, не имеющего адекватного содержания, может привести к серьезным и иногда непоправимым последствиям. Правильно писал А. Ушаков, что так «называемый полисемантизм, то есть многозначность слова, столь характерный для словарного состава русского языка, неприменим в языке закона. Словарный состав должен использоваться в строго определенном, единственном значении»[231].

Указанное – не самый главный недостаток УПК РФ. Новый закон в целом парадоксален: нормы, которые в нем содержатся вплоть до третьего раздела, не оставляют ничего иного, как только согласиться с мнением о состязательности российского уголовного процесса. Нормы главы 10, при соотнесении с предыдущими, порождают вопрос, а нормы восьмого раздела, регламентирующего предварительное расследование, заставляют в этом выводе усомниться. Сомнение, как уже отмечалось выше, возникает в силу того, что содержание деятельности, описанное в нем, немногим отличается от того, как она описывалась в Кодексе 1960 г. В отдельных статьях этого раздела говорится о всесторонности и объективности исследования (см., например, ч. 4 ст. 152, ч. 2 ст. 154). Возникает вопрос – какую же функцию должны выполнять органы расследования? Выше мы уже ставили под сомнение функцию уголовного преследования[232]. Они окончательно развеиваются при сопоставлении материала восьмого раздела с тем, что должно быть достигнуто при осуществлении этой деятельности. Становится ясно, что «преследование» должно быть чуждо процессу, в рамках которого перед органами государства ставится цель установления всех обстоятельств, подлежащих доказыванию[233].

Говоря о преследовании, не стоит забывать и о том, какая смысловая нагрузка падает на это слово и как оно воспринимается. За словосочетанием «уголовное преследование» видится махина государственного аппарата со всеми присущими ему карательными функциями, которая, возможно, медленно, возможно, быстро, но неуклонно надвигается на маленького человека, сжимая вокруг него пространство. Подобная картина, как правильно отметил Е. Г. Мартынчик, «не может не привести в страх и ужас современного человека»