– А ты, Захарыч?

– И я не верю.

– У тебя, судя по всему, есть основания.

– Да… Но, Георгий Фаддеевич… Вмешалось одно обстоятельство, которое перемешивает наши карты…

– И «обстоятельство» также из уст Воробьева?

– Да… Речь идет об орудии убийства, которое…

Вновь дал о себе знать телефонный аппарат. Алексеев, не закончив фразы, спешно снял трубку. Это оказался долгожданный звонок.

– Да… Слава Богу, что закончили поквартирный обход. И результаты?.. Никаких?! Никто и ничего не видел и не слышал? Ничего подозрительного?.. Обидно… Досадно… Я так надеялся… Ничего не поделаешь… Ах, вот как! Хозяева двух квартир вам не открыли?.. Завтра днем посетите?.. Сообщение жду… Хотя шансы малы, что нам повезет: два из ста…

Алексеев положил трубку.

– Всегда веришь и надеешься, что фортуна повернется лицом, а не задницей, однако… Ты понял, о чем шла речь?

Иванов кивнул.

– Яснее ясного: нет ни одного свидетеля преступления.

Алексеев поднялся.

– Пошли по домам. Поздно.

Иванов удивленно вскинул глаза.

– Машину не собираешься вызывать? Ведь так поздно… И опасно…

Алексеев поспешил поддеть:

– А тебе не опасно по ночному городу выписывать крюки?

Иванов рассмеялся.

– И память у тебя.

– Следователю полагается. И… Чему суждено случиться, того не миновать. Я – фаталист.

– Что ты! Мне идти-то всего четыре квартала, а тебе – переться и переться. Жаль, что нам в разные стороны. А то бы за болтовней скоротали путь.

Они вышли на воздух. Еще острее чувствовались смешанные запахи цветущих вовсю сирени и черемухи, а иногда к ним присоединялся и терпкий аромат акации. Алексеев свернул налево, а Иванов пошел прямо, от самого начала улицы Малышева и почти в самый ее конец – без малого пять километров.

Час тринадцать ночи. Уже суббота. Несмотря на законный выходной, Алексеев вернется.

У Иванова, старшего следователя по особо важным делам управления Федеральной службы безопасности по Свердловской области, другие планы: на два дня уезжает за город, где у него деревенский бревенчатый домишко. И «дача» его на берегу прекрасного пруда. Глядеть – не наглядеться. Дышать – не надышаться. Далековато, правда, от города. Зато сколько преимуществ?!

Впрочем, Иванов вовсе не сбрасывает со счетов, что к утру все может измениться, и его грандиозные планы полетят псу под хвост. Так было и не раз. Однако надежда умирает последней. Банальность? Да, но без нее ведь тоже никуда.

Полдень. Черноморское солнце палит нещадно. Так и кажется, что его лучи прожигают тело насквозь. На небе – ни облачка. И только там, на самом дальнем горизонте появились туманные, еще неясные полоски, похожие на гусиные перышки.

Из пучины морской появились трое – Чайковский, Фомин и Орлова. Прошлепали несколько метров и плюхнулись на золотую россыпь пляжного песка. Минут с пять так и лежали, не произнеся ни слова.

Первой, что вполне логично, нарушила тишину женщина.

– Нет, мужики, – с откровенными нотками романтичного восторга, который особам слабого пола очень даже присущ, заметила Орлова, – как все-таки прелестно отдыхать на берегу Черного моря!

– А как же! – не поднимая головы от песка, откликнулся со своего места Фомин. – Не в России же загораем, а в зарубежье, пусть даже если оно и ближнее.

Орлова не стала обращать внимания на язвительный подтекст в реплике коллеги и продолжала восхищаться:

– Какое солнце! Какой здесь воздух! Какой песок! Просто чудо!

– Госпожа Орлова, вы не правы, – с суровым притворством в голосе возразил Чайковский. – Чудо вовсе не в воздухе и даже не в солнце, а в том, что наш генерал сжалился над тремя рабскими душами и одарил своей милостью – недельным отдыхом в Крыму.