– Виновата, господин полковник, исправлюсь! – вскочив и вытянувшись в струнку, отрапортовала Орлова.

А сквозь все еще влажный купальник озорно и даже можно сказать несколько нахально выпирали (как у семнадцатилетней) две небольшие, но замечательные грудки.

– Капитан Орлова, умерьте пыл, – довольно меланхолично бросил Фомин. – Извольте не соблазнять начальство своими торчащими прелестями. Чайковский у нас по этой части слаб и может не устоять.

– Сказал же! – вновь укладываясь на песок, возразила Орлова. – В полковниках уже ходит, начальником следственного управления УВД области стал, а все женихается; ни одна баба не может его захомутать и окольцевать. Не мужик, а кремень.

– А все потому, что с пеленок в тебя, дорогуша, влюблен…

– За столько лет и я даже не заметила?

– Ты кроме своего семейного ангела-хранителя, муженька родненького, никого вокруг не замечаешь. Чайковский же особы, достойной тебя, не встретил. Умру, говорит, а своему идеалу останусь верен. Мне, говорит, уготована вторая жизнь. А там, – Фомин устремил свой перст указующий в небеса, – он и намерен соединиться с тобой.

Чайковский слушал эту трепотню и никак не реагировал. Он лежал, закрыв глаза, и только руки были в ходу: брал в пригоршни песок и тонкой струйкой сыпал его на голый живот. Но вот последние слова его заставили встрепенуться.

– Это когда я тебе обо всем этом говорил, а?

– Когда? – все также меланхолично переспросил Фомин. Не дождавшись реакции, сам же ответил. – Давненько уже… Я и не помню…

Еще что-то в том же духе хотел сказать Фомин. Но в этот момент над ними появился вертолет. Сделав круг, приземлился невдалеке от пляжа, метрах в пятидесяти.

Зоркий глаз Фомина сразу определил:

– Решили понежиться на солнце.

– Используя служебный вертолет? Вряд ли, – Чайковский слегка приподнялся и посмотрел в ту сторону. Он увидел бегущего в их сторону человека в форме. – Кажется, по наши души. Чует мое сердце.

Товарищ полковник, – еще издали кричал бегущий, – товарищ полковник!

Фомин пробурчал:

– Нашел себе товарища. Чайковский у нас давно уже в господах ходит. До чего же отсталый здесь народ. Хохлы, одним словом.

Тем временем Чайковский не на шутку встревожился: по пустякам вертолет не станут гонять. Встал и начал натягивать на все еще влажное тело пляжный костюм.

– Товарищ полковник, к нам поступило сообщение по факсу. Вас всех троих требуют домой. Немедленно!

– Что еще там стряслось? – по-прежнему меланхолично поинтересовался Фомин. – Может, собака у хозяина сдохла?

– Кажется, нет. Собака живехонькая, – посланный был невозмутим. – В сообщении говорится, что у вас начальник УгРо убит. Убит в подъезде собственного дома.

– Эти слова буквально подбросили Фомина над землей. Он молниеносно вскочил.

– Ты что?! Что несешь? Спятил? – взревел Фомин, ошалело крутя головой. – Моего шефа?! Убили?!

– Вашего или нет, но убили.

– Не может быть!

Фомин и Орлова также стали на скорую руку одеваться.

– Стрелявших задержали? – зачем-то спросил Чайковский. Сообразив, что глупее вопроса не придумаешь, сердито сплюнул под ноги.

– В сообщении ничего об этом нет. Сказано лишь, что убит тремя выстрелами. Три пули всадили.

– Но почему за нами послали?

– Не знаю. Я не знаю, что в данный момент в головах своего начальства, а про ваше…

Фомин высказал свое предположение:

– Очевидно, генерал решил расследование убийства поручить нам. Не иначе!

Через несколько минут все трое уже были в салоне душного вертолета. И, взвихрив песок, винтокрылая птица вспорхнула ввысь и скрылась за горизонтом.

Из Фомина бурно изливалась ярость.

– Нет, это надо же!.. Какая сволочь!