– А меня навещать заходил?

– Нет, – покачал курчавой шевелюрой Цыган. – Старуха никого ближе, чем на пять метров, никого к вагончику не подпускала. Я, вот, только второй день как прихожу.

Торм вздохнул посвободнее. Ближе пяти метров… – это многое проясняло.

– Мне надо поговорить с ней, – сказал он.

…Дальнозоркие глаза женщины – черные угольки, подернутые пеплом времени, смотрели на него чуть насмешливо.

– Сразу догадалась? – спросил Торм, – с интересом разглядывая ауру матери. Она была не из их числа – вместо тугого серого кокона под украденными нитями судьбы перед ним сияла колонна чистого голубого света. Не очень яркая, но спокойная.

– Как не догадаться было, – ответила старуха, – я вашего брата за версту чую.

– Чего же умирать не бросила?

– Ты мальчику нашему помог, и тех двоих, небось, тоже спас – я же понимаю, что такой старый вампир, как ты, просто так пулю в пузо схлопотать не может. Или ошиблась?

– Не ошиблась, – Торм поморщился, ему не нравилось слово "вампир", пусть оно хоть три тысячи раз отражало его сущность.

– Судя по тому, что Слава рассказал, у тебя и выхода-то не было – раз уж в кузов залез. Убей они шофера, кто бы машину вел? Но зачем ты вообще им помогать стал? Ушел бы спокойно, выпил бы десяток-другой рабов, а то и охранников, да и дело с концом. Они бы после такой подпитки в тебя и из пушки в упор не попали.

После этих слов Торм приподнялся на кровати и заглянул в глаза знахарке.

– Я не из тех, кого ты зовешь вампирами. Мы называем себя цивильными трансами, и хоть внешне не отличаемся от "дикарей", разница есть. Я не убил бы никого там, скорее умер сам.

Эта маленькая речь утомила Торма, и он снова опустился на подушку. Мать молчала, о чем-то задумавшись. Торм мог бы оглядеть ее в ментальном поле и определить, какого рода мысли одолевали эту седую голову. Но он уважал старуху, и не стал этого делать.

Знахарка встала, пошла к двери, с порога уронила:

– Пока отдыхай, я пришлю Славку с едою.

– Постой, – Торм понял, что так и не спросил главного, – как ты меня вылечила? Рана ведь была в живот, без чужих линий мне бы не выкарабкаться.

– Так и есть, – отозвалась старуха, – никого к тебе не подпускала, свое отдавала. Так что долг за ребят вернула. Считай, в расчете.

Сван.

– Яйца на затылки ложили?

– Что!?

– Ложили, спрашиваю?

Мы переглянулись и покачали головами:

– Нет, – сказал Мей.

– И даже не клали, – сумничал я, чувствуя, что на лицо наползает ехидная ухмылочка – идея друга сходить к бабке с самого начала вызывала у меня сомнения.

– Значит, не очень-то в магию верите, – резюмировала "бабка", – и ко мне, стало быть, пришли, потому что других вариантов не осталось. В церкви были? Не помогли вам там?

– Не помогли, – в глазах у Мея все сильнее разгорался огонек любопытства. Да уж, в наблюдательности и умении делать правильные выводы нашей ведунье не откажешь.

Кстати, несмотря на словечко "бабка", которым Мей охарактеризовал ее, наша хозяйка была еще отнюдь не старухой – дамой лет сорока-пяти, фигуристой, ухоженной, с черным лаком на ногтях и маленькими крестиками из страз поверх лака. Одета в темно-синее открытое платье, а поверх него кружевной платок – черный же, но с мелкими легкомысленными цветочками. Ноги в домашних тапочках, а на голове модная стрижка. Губы накрашены, глаза таинственно подведены, но без перебора с косметикой. Духами какими-то пахнет – приятными, черт побери, даже под ложечкой сладко сжимается. Ощущение было, что перед нашим визитом она как раз собиралась поехать в модный клуб или к любовнику, да вот – отвлекли.

Тамара – так звали прорицательницу, разглядывала нас серьезно, но непонятно было на предмет чего – искала своим третьим глазом причины, которые привели к ней, или просто высчитывала, сколько денег можно содрать. Наконец ведунья поправила платок на веснушчатой груди – Мей на нее довольно откровенно пялился – и тяжело вздохнула.