Сколько пропало народа, мы не знаем. Нам известно, и то это лишь предположение, об одном пожилом пане из Вашингтона. Его здесь ждала жена, она прибыла из Вены на самолете, а он добирался поездом – некоторые боятся самолетов и их сложно за это винить. Дама не дождалась пропавшего в гостинице и обратилась в полицию. Со вторым, молодым паном, зацепок больше. Он прибыл к нам на работу, но встречавшие его представители фирмы разминулись с ним на вокзале. Больше пана не видели. Но нашлись свидетели – они показали, что он шел куда-то в сопровождении полицейского. Мы, понятно, проверили – это точно не был никто из наших. Мы усилили наблюдение за территорией, но через неделю в их сети угодили вы.

Пан Габровский замолчал и через время утих его переводчик. Осененный властью поляк оловянными полицейскими глазами рассматривал Боба. Любопытная жирная муха, восставшая от зимнего сна, должно быть, лишь для того, чтобы скрашивать привокзальным копам одинокие ночные дежурства, появилась неизвестно откуда и уселась на плечо Гжешика Габровского. Он не согнал ее.

– Жужа вернулась… – эта ребячливая фраза вырвалась у Янека. Боб усмехнулся. Янек смутился и попытался восстановить образ сурового полисмена, – Я только не могу понять, почему с вами, пан Горксий, у них вышла накладка. Вы единственный, кому удалось спастись. Как вы их раскусили?

Пан Габровский перевел взгляд с Боба на муху, а потом обратно на Боба.

– Накладка вышла потому, что пан два года жил в России, – Габровский-старший сказал это по-английски. – А там мало кто доверяет представителям закона. Боюсь, что именно эта вера подвела других жертв. Я пошлю фоторобот в службу собственной безопасности, возможно это настоящий полицейский, как ни прискорбно звучат мои слова… Где-то я уже видел это лицо.

– При случае поблагодарите наших российских коллег, – сказал Габровский, протягивая Бобу руку на прощание. – В каком-то смысле они помогли нам всем.

Боб догадывался, что чести рукопожатия полицейский удостаивает не каждого.

– Обязательно, – он вежливо улыбнулся. – Правда, надеюсь, что такого случая не представится…

Торм.

– Oh, shit! It something brand new… ("Черт, это что-то новенькое" – англ.) – Торм был обескуражен. Третий! Третий человек, который может быть его целью. Будто кто-то, кто посылал ему сны-ориентиры, решил посмеяться над ним.

– But such cannot be! ("Но такого не может быть!" – англ.)– Эмоциональный контакт с Бобом был настолько полным, что Торм даже думал по-английски.

Этого действительно не могло быть – сны приходили из сфер, несопоставимых с предположением об обмане. Ему нужен был совет Ясона. Старик повидал много такого, о чем Торм и не догадывался.

Проснулся он оттого, что рядом кто-то разговаривал. Голоса тихие, почти неразличимые. Их было два, мужской – казавшийся знакомым, и ломкий иссушенный голос, принадлежавший пожилой женщине. Торм открыл глаза и по изменившимся интонациям, понял, что это не осталось незамеченным. Над ним склонилось темное, обветренное лицо, все в рубчик глубоких морщин. Черные дальнозоркие глаза заглянули в его зрачки. Затем лба коснулись твердые пальцы, повертели его голову в стороны и оставили в покое.

– Хорошо, – произнес второй голос, – приходит в себя. Как я и думала.

– Смотри, мать, – произнес другой человек, – я должник его. Пускай все пойдет хорошо.

– Не беспокойся, рома. Отдыхай. Тебе тоже нужен отдых.

Торм хотел посмотреть на того, кого она назвала Ромой, но сил цепляться за твердый берег сознания не оставалось и его снова унесло в океан сна.

…Указания больше не приходили. Раз или два он ловил обрывочные картины того, как Боб едет в купейном вагоне мимо больших и маленьких станций, ест всякую гадость, в изобилии продаваемую на перронах. Даже ощутил что-то вроде приступов изжоги. Но все это было скорее причудами воспаленного дневного сознания, не желавшего до конца успокаиваться под пологом забытья, выдергивающего и переиначивающего события, уже явившиеся Торму во снах.