– Требуется нейтралитет Турции – политический риск.

– Один парашютист уносит не больше 25 кг тротила.

Майор Геннадий Митроенко, сухой, коротко стриженый офицер с лицом, словно высеченным из гранита, добавил:

– Более реалистичный путь: доставка на самолёте в Иран или Афганистан. Затем – пешком через горы в Туркмению. Это соответствует и разведданным, и методам Абвера.

Абакумов сел в кресло, глубоко вздохнул, посмотрел в окно на серое небо и сказал:

– Хорошо. Сообщите в Бухарское Управление НКВД. Пусть немедленно прорабатывают контрдиверсионную операцию. Эти диверсанты должны быть уничтожены.

– Есть! – офицеры отдали честь и один за другим вышли.

В этот момент вдалеке прозвучал глухой гул. Через секунду завыли сирены – над Москвой снова появились немецкие бомбардировщики. На крышах заговорили зенитки, небо над столицей озарилось вспышками. В городе начался воздушный налёт.

6.

18 апреля 1943 года. Северо-восточный Иран, близ границы с Туркменией.

Небо окрашивалось в свинцовый цвет. Песчаная буря нависла над горизонтом, поднимая пыльный туман, скрывая всё живое в бескрайней, безмолвной пустыне. Караван остановился у подножия сухой возвышенности. Вдалеке – сероватая линия Амударьи, словно змея, пересекающая границу миров.

Группа диверсантов укрылась в ложбине. Сняли тюки, осмотрели вьючных животных. Всё было готово к последнему переходу – через границу с Советским Союзом. Там, за рекой, начиналась территория Туркменской ССР. Там их ждали пески Каракумов, посты НКВД и Чарджоуский мост.

Убедившись, что советские патрули в этом районе сменились, группа пересекла высохшее русло, дошла до брода на Амударье, где их уже ждали двое бедуинов с небольшим челном, проплаченным ещё в феврале через курдскую сеть в Эрзуруме.

Переправа шла молча. Лишь Санжар, глядя в ночную воду, тихо произнёс:

– Это как река Стикс, только по ней мы идём убивать.

19 апреля. Первая ночь в СССР. Туркмения. Каракумы.

Песок хрустел под ногами. Температура резко упала. Группа спряталась в разрушенном караван-сарае у высохшего арыка. Бектемир нашёл укрытие, где можно было разместить весь состав и животных.

Фольке разложил карту на ковре. Над ней – фонарь, затенённый платком.

– Мы в 60 километрах от Чарджоу. По данным Айхлера, в этом районе минимум три патрульных поста НКВД, один железнодорожный комендантский пункт, и неизвестное количество «гражданских наблюдателей».

Штокли добавил:

– Местность плоская, как стол. Любое движение заметно. Утром выходим как торговцы коврами, старой утварью, с поддельными пропусками. Бектемир поведёт – у него акцент туркменский, местный. Главное – не спорить, не дергаться, не смотреть на солдат.

– А если остановят? – спросил Турсун.

Фольке улыбнулся:

– Тогда пусть каждый из вас вспомнит, за что он здесь. За что сидел. За кого умерла ваша семья. И – бей первым. Вопросов будет меньше.

Таджик Санжар злобно оскалился.

Перед рассветом группа двинулась в сторону станции Кизыл-Аяк, откуда шёл путь к мосту.

7.

Бухара, 20 апреля 1943 года

Город, древний как сама история, жил на грани времён. Башня Калон – могучий минарет, устремлённый в небо, как страж веков, возвышалась над городом, окружённая мозаичными куполами мечетей и медресе. Их бирюзовые купола сверкали под ярким весенним солнцем, несмотря на капризы погоды: то жара поджаривала улицы, то с юга налетал порывистый ветер, принося краткий дождь, превращавший пыль в липкую глину.

По узким улочкам старого города спешили люди: торговцы с корзинами фруктов, мальчишки с бидонами воды, старики в халатах и тюбетейках, женщины в цветастых платках. Над базаром пахло пряностями, табаком и лепёшками.