Мы честно, вдвоем (о, это искушение для начинающего коуча подменить клиента собой!) пытались выловить ее страх одиночества, обрисовать в виде некой субстанции, мысленно положить ее в сундук и запереть там. Наверное, с таким же успехом можно ловить запах в воздухе комнаты. Страх был рядом, здесь, но ускользал от нас и инструментов нашего мышления. Когда нам казалось, что мы его уже поймали и держим, он менялся у нас в руках, утекал и в сундуке не запирался. Или он делал вид, что лежит в сундуке, а на самом деле гулял поблизости.

Не столько осознав, сколько почувствовав тщетность усилий, я решила изменить тактику. Попросила ее обрисовать противоположность одиночества. На том конце линии встали Свобода, Любовь и Гармония. Они были связаны между собой. В горшке Свободы, на земле Гармонии рос цветок Любви. Тогда еще не умение, а наитие подсказало мне вопрос: «А что происходит дальше?». А дальше горшок Свободы, сжимаясь, выдавил землю Гармонии и повредил Любовь. Она сбежала из горшка голыми корнями по сухой земле.

И только тогда я поняла, что это был не страх, а сильная потребность остаться одной, а боялась она своей и чужой Свободы. Это был страх неудачной совместной жизни, страх своего собственного эгоизма, эгоизма партнера и его давления на себя.

Я попросила внимательнее посмотреть на Горшок Свободы и подумать, что с ним можно сделать. Постепенно Свобода стала приобретать гуттаперчивость. «Ей присуща гибкость, – говорила она. – Корни, земля всегда остаются в горшке, а он постоянно меняет форму, захотел – стал вазой, стеклянной вазой, захотел – перестроился, стал широким горшком». Сбежавшая было Любовь согласилась вернуться на землю Гармонии, уже не опасаясь быть раздавленной Свободой.

Осознав желанность и полезность одиночества для себя, она перестала его бояться. Она научилась гулять одна, чего раньше не умела, и даже смогла поехать одна в дальнюю поездку, что раньше было немыслимо. Полтора года спустя она все еще не замужем и у нее никого нет, но ни ее, ни меня это совершенно не беспокоит, хотя целью работы было замужество. Она стоит на верной дороге, она движется к нему. Теперь вокруг нее много друзей, и женщин, и мужчин.

Как только Любовь хорошо приживется на земле Гармонии в горшке Свободы, она начнет цвести. И тогда на ее запах прилетит Опыляющий Шмель.

…Было грязно. Грязновато в буквальном смысле и грязно по взглядам, словам, намерениям. Никто никому не доверял, никто никого не поощрял, все зорко следили, как бы кто кого не надул, и как бы жизнь не показалась кому-то июльской малиной.

Было не столько трудно, сколько противно. Несколько пар цепких, сверлящих глаз. Провоцирующие вопросы, «захлопнутые» лица.

Очень хотелось уйти. Болела голова. Стало так неинтересно, как бывает неинтересен плохой фильм, снятый по хорошо известному и любимому роману.

Уйти было нельзя. Это были люди. Такие, какими их сделала их жизнь, и какими они желали остаться. Это была их грязь.

Она была им удобна. Они хотели жить именно так. Но надо было все-таки показать им другие варианты.

Они их увидели. И отвергли.

В голове зажглась надпись: «Уходя – тушите свет»…

Принять, простить. И немного подождать. Позовут. Когда захотят чистоты.

Ей еще не было тридцати. Она была здорова, образована, симпатична, счастливо замужем, имела хорошую работу и жилье. Ну, вы уже догадались, что она была несчастна, а иначе зачем бы я перечисляла всё предыдущее. Она действительно была в достаточно трудном положении духа, если можно так выразиться. Душевные неурядицы уже дали видимые следствия. Разладился сон, а вслед за нм и все здоровье.