Он вполне способен сам найти свою дорогу. Мы занимаемся тайм-менеджментом, считаем, как распределяется его время по часам, куда и на что оно уходит. Как я и подозревала, большую часть времени бодрствования, а спит он много, он проводит в так называемой «зоне разрушения», играя в игры и дружбу в соцсетях. Цифра времени, потраченного впустую, его ошеломляет.

Мы начинаем говорить по-взрослому. Через неделю он начинает новый бизнес и уезжает в трудную командировку.

Он не возвращается ко мне, как и многие бесплатные клиенты. Но я знаю, я уверена, что те несколько часов, что он думал под моим взглядом, уже изменили его жизнь.

Он мне не верил. Он вообще мало кому верил. Он делал это ради меня и заявил мне об этом прямо с порога. Он злился, он кричал мне: «Зачем ты задаешь мне эти вопросы, прекрасно зная, что у меня нет на них ответа?!». Он искренне страдал, мучительно осознавая совершенные ошибки, он понимал, что мог бы жить лучше и не понимал, почему он так не жил.

Мне было сложно, мне было страшно, мне было тяжело, но мне было надежно. Под криками и закатывающимися глазами уже проглядывала новая цель, новый смысл, новое решение жизни как сложной задачи. Я держалась за свою стойкость и веру в лучшее. Я вообще считаю стойкость своим лучшим качеством. Подобно Колумбу я верила, что суша в этом море эмоций рано или поздно появится. Мне было легче, чем Христофору, поскольку моя команда состояла из меня одной. К тому же пресной воды на кухне стояло целых две бутыли.

У него разыгралась желчь. Гнев ранит печень. Уходя, он сказал, что больше никогда не позволит делать с собой подобное. Он вернулся через неделю. И еще через неделю. Все было также, даже круче. Потом он вошел в новый проект. Потом он начал писать книгу, что откладывал уже больше семи лет. Потом он похудел и стал бегать по лестнице без одышки.

Он не любит это вспоминать. Когда я зову его продолжить, он категорически отказывается. Стопроцентно категорично, а это значит, что его стоит ждать. Он – «несоглашатель». Я понимаю, что он вернется тогда, когда это ему будет нужно. Настолько, чтобы кричать: «Ты опять задаешь мне свои жестокие вопросы?»

Они не жестокие. Просто они голодные. Они так давно сидели взаперти в его голове и ждали, пока он их покормит своим вниманием.

P.S. Он вернулся год спустя и сказал, что я за это время я выросла как коуч: «Ты уже не смотришь так странно и не подбираешь вопрос так трудно, как тогда. Они у тебя как будто все уже заготовлены. А еще, знаешь, если бы у меня в молодости был хороший коуч…. Я бы так много сделал в своей жизни.… Да, вот еще… Ты – молодец!»

Она была красива, молода, талантлива, наивна, чиста, ранима, трудолюбива, любила детей и кухню. И безнадежно одинока. «Он может быть во мне уверен, в моей верности. Он мой король. Я всегда буду его ждать. Я буду принимать его любым, слабым и сильным, и не сбегу от него, если что-то пойдет не так. Я всегда поддержу его тотальной верой в него», – говорила она про воображаемого мужчину своей мечты.

Что, казалось бы, еще им, этим мужчинам, надо? Все было на месте: ноги, волосы, юбки, пироги и желание заботиться о семье. Но постепенно стало понятно, почему ее жизнь складывается именно так, а не иначе. Она боялась одиночества. И она притягивала к себе то, чего она боялась. Дыхание одиночества распространялось по радиусу трех метров вокруг нее и если мужчины и проходили этот круг, то лишь из любопытства или спортивного интереса. Никто не хотел остаться и жить в этом кругу.

Я начала цикл сессий, твердо зная, что наши страхи и есть причина «страшных» событий нашей жизни, и что если мы шарахаемся от ветра и дуем на воду, то, для доказательства полезности своих усилий, мы время от времени планомерно обжигаемся молоком и падаем со стула, сдутые сквозняком распахнувшейся форточки,