Она прогнала от себя мрачные мысли. Ей все больше и больше нравились Тори и Роза. Конечно, они молодые и глупенькие, но их ежевечерние биши были забавные. Вчера Тори завела граммофон, угостила ее мятным ликером и научила танцевать чарльстон.

Невозможно было не полюбить Розу, такую беленькую и очаровательную, добрую, готовую всегда улыбнуться и совершенно не сознающую, какая она красивая. Она из тех, кто ожидает счастья и, пожалуй, обычно его получает. Вива слышала, как Роза рассказывала группе пожилых леди про свою грядущую свадьбу. «Да, я в восторге! Это будет так замечательно! Мы устроим прием в яхт-клубе в Бомбее… Ах, как хорошо! Я слышала, что там очень мило… Я не совсем уверена насчет платья, но везу с собой мамину фату».

В Тилбери Вива наблюдала издалека, как она прощалась с родственниками и знакомыми, – все явно ее обожали. При виде такого единодушия Вива ощутила знакомую боль: все семейство, взаимосвязанный организм, подобный колонии муравьев, помогал своему младшему члену перейти из одной жизни в другую. Они поправляли на ней шляпку, жали ей руку; ее отец, худой, безупречно одетый пожилой мужчина, глядел на нее с тихим отчаянием.

В дверь постучали.

– Вива, – мисс Сноу повернула к ней голову, – я забыла сказать. Только что я столкнулась в коридоре с вашим подопечным; он выглядел очень бледным и растерянным. Он спросил, когда вы пойдете на ленч, в первую или вторую смену.

Проклятье! Этого еще не хватало! Втайне Вива рассчитывала, что Великий Угрюмец, как теперь она мысленно называла Гая, подружится на пароходе со своими ровесниками и у нее будет время на то, чтобы писать свои заметки. Ничего подобного не произошло: он болтался в одиночестве на палубе, курил сигареты да сидел в столовой за одним столом с Вивой. Если бы он предпринял хотя бы минимальные усилия к общению, возможно, она и простила бы его, но разговаривать с ним было невозможно. Не то чтобы она сама горела желанием играть в карты в джин рами, или хлопать свернутой в трубку газетой по бумажным лягушкам, или сидеть в игровом салоне с прилепленной ко лбу надписью «Мария Королева Шотландии». Но это было частью корабельной жизни, и полное отсутствие у него интереса к таким развлечениям начинало ее раздражать. Ей уже казалось, что они оба парализованы его робостью, если это была робость.

– Что же вы ответили?

– Что вы сами скажете ему, когда закончите свои дела.

Ясно, что мисс Сноу считала их отношения странными. Несколько раз она спрашивала, почему его родители не выбрали в компаньоны пожилого мужчину или хотя бы пожилую женщину, и, кажется, была убеждена, что без него Вива «распрекрасно проводила бы время на пароходе». «Но ничего, дорогая моя, – заявила она несколько дней назад, к досаде Вивы, – через неполных две недели мы прибудем в Индию, а там полно мужчин, ищущих молодых женщин, таких, как вы». Как будто творческие усилия Вивы служили лишь ширмой для иных, более земных планов.

Впрочем, у мисс Сноу имелись собственные проблемы – новая школа в новом месте, страх перед одиночеством, нехватка денег и вина перед престарелой матерью, оставленной в дорсетском пансионе для благородных леди.

В столовой первого класса гудели оживленные разговоры, когда Вива вошла туда вечером. Помещение было помпезное, с росписью стен, зеркалами и массивными люстрами. Девушке, питавшейся до этого консервированными сардинами и вареными бобами, разогретыми на примусе, который она прятала под кроватью, все это казалось прекрасным сном. Ей с трудом верилось, что она может сидеть среди такой роскоши и глядеть на официантов, снующих между столиков с серебряными подносами, на буфеты, полные экзотических фруктов и хороших вин, а иногда на бурлящий мир кухни, ненадолго открывающийся за дверями-вертушками.