А в эмиграции мы подружились снова, хотя чаще говорили по телефону, по континентским делам или просто так, чем виделись. Несмотря на все опечатки, я была необычайно тронута тем, что он был моим корректором. Честь великая, а хорошим корректором Иосиф Бродский быть не обязан.
Он уехал вскоре после того, как я вышла из тюрьмы. Когда в Москве появился «Вестник РСХД» с его новыми стихами, я переписала их все и отправила Гарику Суперфину в лагерь.
Однажды по телефону из Парижа в Нью-Йорк, заминаясь от неловкости, что собралась произносить явно надоевшие ему похвалы, я все же вымолвила: «Знаешь, Иосиф, я всегда любила твои стихи, но то, что ты писал до эмиграции, я любила не всё, а теперь просто все до одного». И вдруг он с детской радостью ответил:
– Нет, правда?
И я обрадовалась, что все-таки решилась это сказать. Оказывается, ему это было нужно!
Но и он меня раз похвалил. В вышепомянутую встречу в Париже я ему сказала: «А вот Дима написал, что Ахматова вам четверым советовала: потому что, мол, для “школы” нужна женщина – “взять Горбаневскую”. А вы меня не взяли».
– И правильно сделали, – весело засмеялся Иосиф.
Но вечером он мне позвонил:
– Неправильно сделали!
Я отдала ему в тот день новые стихи, чтоб он отвез их в Нью-Йорк Саше Сумеркину. Иосиф прочел «Классическую балладу», потом прочитал ее вслух Веронике – два раза! – и не откладывая позвонил. Впрочем, предложил одну поправку. У меня было: «Но уста им тут же связала / любовь, а не страх».
– Надо «любовь, не страх», – сказал Иосиф. Так и осталось.
В Нью-Йорке мы просидели с ним много часов над моим переводом «Поэтического трактата» Милоша. Это был уже последний черновик, после того как его читали многие, включая самого автора, и я переделывала перевод множество раз по чужим указаниям и своему вдохновению. Иосиф прошелся по всему тексту, и мы еще много чего исправили, а потом Чеслав сказал мне: «После Иосифа могу больше не смотреть».
И еще была – теперь можно сказать забавная, но в тот момент такой не казавшаяся – встреча в Нью-Йорке. В декабре 80-го, когда угроза советской интервенции в Польше казалась неизбежной. Мы сидели с Иосифом, Томасом Венцловой и еще одним литовцем и совершенно серьезно обсуждали план организации интербригад для защиты Польши. И, конечно, все четверо собирались высадиться, по возможности, с первым десантом.
А улица Бродского, тоже попавшая в мои стихи, хотя и не посвященные Иосифу, но с мыслью о нем, – в нынешнем Санкт-Петербурге Михайловская. Теперь – не переименовать ли обратно?
Русская мысль. 1.02.1996.
«Континент» и Иосиф Бродский на страницах польского подпольного журнала
«Ту тераз» («Здесь сейчас»), подпольный «журнал независимого образования», не раз посвящал свои страницы русской литературе и русской и советской истории. Его публикации направлены как против коммунистической изолганности в этой области, так и против ослепляющего националистического искажения (простительного – скажем мы, русские; но наши польские коллеги, подпольные журналисты, видимо, здраво считают, что дело не в «простительности», не в причинах искаженного взгляда, а в его последствиях – в картине, по-своему не менее ложной, нежели создаваемая «красными»). Об этих публикациях журнала «Ту тераз» время от времени упоминалось в материалах «Русской мысли».
О последнем дошедшем до нас номере журнала «Ту тераз» (№33 от 15 января 1985) мне хотелось бы сказать особо и лично, ибо в нем идет речь о моем журнале, о «Континенте», и, да будет мне позволено так выразиться, о моем поэте (кстати, члене редколлегии «Континента», о чем упоминает и польский журнал). В этом номере помещены статьи Анджея Порая «Приближающийся КОНТИНЕНТ» и Павла Едлины «Быть поэтом. Иосиф Бродский на родине и в эмиграции», сопровождаемая стихами Бродского в переводах автора статьи.