– И ружжо у ево ладно. Брат из Петербурха прислал. То всё с берданой ходил, стыд!

– И ты такое хочешь?

– А мне на какова? – Хитро прищурился Сосипатыч. – Хотя Ильич говорил, время придёт, всё наше будет…

– А богатых куда?

– Ну, паря, не спрашивал. И имя останется поди чо.

– Останется – шиш да меленько! Ты же сам сказал, «всё будет наше». Вот ты к Сапогову, например, пойдёшь. Ты возьмёшь, Завёрткин возьмёт, Журавлёв… Ты думаешь, Сапогов так вам просто всё отдаст, дармоедам? Ты возьмёшь, а назавтра он Завёрткина встретит с дробовиком.

– Так и мы не с пустыми руками пойдём к ему… – стукнул по столу Сосипатыч. В глазах его уже горел недобрый огонёк.

– И пойдёт резня, да такая, что кровью вся Россия захлебнётся. И всё из-за тебя! – подытожил я.

– Я-то тут при чём? – обомлел Сосипатыч, дрожащей рукой наливая ещё стаканчик.

– Знать надо кого спасать из болота! Ты не Ильича – самого чёрта вытащил!

– Да это как же? – недоумевал Сосипатыч. – К нему ведь баба вот-вот должна была приехать… Он всё мне про неё сказывал, скучал, значицца, Надюшкой называл… А про свою мать – всё «мамочка, мамочка», а она ему – деньжата, гостинцы всяки, сыночке своему…

– Чёрта! – подзуживал я.

– Не по-христиански энто! – выложил последний аргумент Сосипатыч. – Грех!

– А он на Бога наплевал! В шестнадцать лет крестик выкинул и сказал «Нет Бога!» У него другая религия: богатство – зло, и грабить, убивать богатых – не грех, а очень даже полезное для бедноты дело, понял?

– А ты откуль знашь? – вперил в меня пьяный взгляд Сосипатыч.

– А его там, – я махнул рукой в сторону маленького окна, – вся Россия знает!

Сосипатыч уже молча, не закусывая, допивал остатки водки.

Встреча с Ульяновым

Мне очень захотелось увидеть Ульянова вживую. Разговаривая с Сосипатычем, я дошёл до крайней точки кипения и готов был уже растерзать Ильича, если бы он попался мне на глаза. Было самое время достать из чемодана тайно подложенный учёными револьвер. Я подождал, пока Сосипатыч уснёт.

Револьвер выглядел, как новый. Воронёный ствол даже не был потёрт. Я откинул тяжёлый барабан. Восемь новеньких патронов смотрелись искушающе. Ещё с минуту полюбовавшись оружием, я спрятал его в глубокий карман ватного пальто.

После обеда, когда Сосипатыч проспался и протрезвел, я попросил его показать мне дом, где жили Ульяновы. Сосипатыч охотно довёл меня до самого крыльца большого дома с двумя входами: у хозяйки был свой вход с деревянными колоннами, у Ульяновых – отдельный с противоположной стороны.

Я постучал. Открыла, как я и предполагал, светловолосая, в платке, рослая дородная девочка.

– Владимир Ильич дома?

– Дома, дома, где ж им быть, – простодушно сказала Паша.

Я вошёл в сени и сразу наткнулся на чучело журавля, сделанного неуклюже, общипанного, как курица. На полу лежали какие-то странные предметы, коряги, горы шишек, пучков травы – в общем, всякий хлам, место которому на помойке.

Девочка поймала мой вопросительный взгляд и пояснила:

– Это Сосипатович надарил дяде Володе. Он ведь у нас ублажной, – она покрутила пальцем у виска и засмеялась. – Дарит всякую ерундовину. А дядя Володя не выбрасывает, не хочет обидеть Сосипатовича, вот и держит тут…

Я прошёл в комнату, снял шапку, пальто, которое ловко подхватила Паша и унесла куда-то. В комнате было чисто, уютно, тепло. Из дверей показалась молодая женщина в длинном до пола платье, которая лёгкой походкой подошла ко мне. Я быстро сообразил, что это Крупская, хотя в душе было смятение: не хотелось верить, что всё это – правда. Кстати, она показалась мне очень похожей на мою жену Олю.

– А по нашему телеграфу уже донесли о вашем приезде, – сказала она приятным голосом учительницы,  – вы надолго в нашу глушь?