Граф с трудом протянул ее сначала хозяину, но Келамизар кивнул на дальний стол. Граф послушно отнес, куда велено, и постарался положить ее не брякая. В худшем случае вряд ли бы книга пострадала сильнее стола.

Окружающие стали о чем-то балаболить. Евгений, мгновенно отгородившись от всего прочего, сел за стол, открыл двадцать третью главу и впился в знания, запечатленные на пожелтевших и пропитанных пылью от времени прочных толстых страницах.

Его глаза забегали в безумном танце, зрачки вновь расширились, сознание помутнело, и голова упала на книгу.

Одинокая хижина в горах на севере. Посередине стол, по всей площади расстелен матерчатый свиток, а на нем двуручный молот. Оружие иногда лоснилось нефтью. Все это видно сверху, словно крыша у домика пропала. При большем подъеме стал виден полукруг людей: среди них было двое низких бородатых, женщина с арбалетом за спиной, монах в серой рясе, со спрятанными в рукавах ладонями, еще один стоял чуть поодаль. Некоторое время наблюдал за ними. И вдруг монах поднял голову и посмотрел на меня.

«Вот это, мать его, четкое видение!».

Это было сродни звона колоколов близ церкви – так потрясло, что даже контроль на секунду ослаб, позволив Жене выразить впечатления. Всего пять секунд он пролежал в отключке – никто не стал бить тревогу. Келамизар не сводил глаз с Евгения, и когда книга была закрыта (даже одна глава не была дочитана), позвал его за собой в башню.

Люциана с Шаттьяхом остались мило, насколько могли, беседовать с учениками и обсуждать организационные вопросы. Графиня открыла ту страницу, что читал Евгений, но нашла там бесполезную для нее притчу, немного подумала, поморщившись и что-то вспоминая, но вскоре с разочарованием захлопнула талмуд.

История повторялась: почти сразу по прибытии Евгений удостоился аудиенции местного великого в его апартаментах на самом верху.

Опять фрагменты, из которых ясно, что старичку не так уж тяжело подниматься на высоту пятого-шестого этажа, хотя под конец, конечно, подлая одышка отбила свое.

Рабочий кабинет служил и опочивальней, и выглядел достойно мастера. Конечно, в размерах он уступал хоромам Хаша – всего-то метров шесть в диаметре. Весь пол и стены, за исключением небольших симметричных проплешин, обложены тщательно выделанными шкурами короткошерстых животных. По правую руку был большой камин, рядом – заблаговременно притащенная кучка дровишек. Поверх шкур было пришпилено несколько листов с удивительными изображениями. Здесь была карта изведанных областей Планеты – копия той, что показывал Хаш (а может и подлинник), чертеж тела чингарина с разными видами в разрезе с линиями предполагаемых магнитных полей, схема движения небесных тел и иные зарисовки на клочках местной бересты.

В некоторых местах, где, по мнению исследователя, сокрыто нечто релевантное, мелко написаны предположения красным цветом, и оканчивались они всегда чингарским вопросительным знаком.

В кабинете пахло костром и свежим влажным воздухом, что подарил им дождь, влажной бумагой, шкурами и прочими очевидными вещами. Но более чувствительные носики могли бы учуять кое-что еще.

Пока Келамизар разбирался с системой отопления, Евгений заглянул в единственное не занавешенное окошко. Да, в таком положении легко почувствовать себя особенным: скользнув по макушкам деревьев, взор потерялся между широким каньоном слева и расстеленным махровым одеялом лесного массива. Вдалеке можно было заметить прогалины, но что именно их породило – дорога или река – даже такое «объемное зрение» не позволяло узнать. И все это в атмосфере глубокой защищенности: это все где-то там – «у них» – далеко, а я закрыт множеством защит и одеял, но вижу…