Например, взять его нос с горбинкой. «Горбинка» ведь своего рода изъян, а какую солидность и мужественность добавляет внешности ректора! Загляденье, а не горбинка…

Или вот его привычка куда-то что-то положить и благополучно забыть об этом, а потом бегать в панике по приёмной, громко вопрошая: «Лиза! Вы видели мою именную ручку? Она очень дорога мне! Это память о моём брате… А, может, её стащил кто-то из учеников?»

Сложно было не закатить глаза в такой момент, когда ручка всё это время торчала из нагрудного кармана его форменного пиджака. Но до чего же непосредственно милым становилось лицо этого мужчины, когда он осознавал всю глупость своего поведения.

Перечислять можно долго, но, кажется, и так всё понятно. Совершенных людей не бывает, но мы – женщины, умеем не замечать недостатки, когда сердечко уже начало трепетать.

… моё тоже трепетало.

Недолго, но чувственно. До первых пылких писем, присланных воздыхательницами Райна Блэквула со всех концов столицы.

Он их даже не читал. Взглянет искоса и, поморщившись, велит: «Верните адресату или засуньте в утилизатор. У меня нет времени на романтику…»

На романтику у него времени нет, а на сомнительные игры со своим закадычным другом у него есть! То они бумажного змея магией запустят над академией, да таких размеров, что тень от него накрывала двор. То они гигантскую шахматную доску на поле начертят, а вместо фигур используют учеников. Живых!

Признаться, мне даже стало немного обидно за всех тех девушек, оставшихся без ответа. Мог бы хоть вежливый отказ отправить. Прямой, зато честный. И несчастные не питали бы надежд.

… тогда я стала писать отказы от его имени.

Писала бы, видимо, и по сей день, не сильно осознавая, что совершаю ошибку, услугу, о которой меня никто не просил. Но однажды одна особо настойчивая особа, не удовлетворившись письменным ответом, явилась лично.

Тогда-то всё и вскрылось.

Я имела бледный вид, но стыдно, как ни странно, не было. Что я сделала плохого, если ректор в любом случае не собирался отвечать на симпатию влюбчивых девиц?

«Лиза… – разочарованно вздохнул он. Под рёбрами ощутимо резануло. – Вы не должны вмешиваться в мои дела без моего дозволения. Если вам непонятны какие-то мои действия, спросите меня об этом, но не решайте за меня. Юные влюблённые барышни, получая отказ, в порыве чувств стремятся наложить на себя руки. Да, обычно это лишь неумелая игра, попытка вызвать чувство вины и жалость, но я хотел бы избежать и этого. Пусть я таким образом снимаю с себя ответственность, но лучше так, чем знать, что мой прямой отказ может повлечь за собой неприятные последствия…»

Естественно, я не могла не спросить, а как насчёт тех, кто не получил ответа и продолжает испытывать к нему чувства?

«Лучше им позабыть о них. Я никогда не смогу ответить взаимностью…»

После этих слов я быстро пришла в себя. Провела между нами черту и больше никогда её не пересекала. Если уж у аристократок, благоухающих красотой и блещущих элегантностью, нет никаких шансов, то у меня тем более.

Я начала любоваться ректором «на расстоянии». Можно смотреть, но нельзя трогать.

… и больше в чужие переписки не лезла.

***

У ворот академии я столкнулась с Виррой. Она, как и я, была рыжей. На узком лице, усыпанном веснушками, искрились весельем большие зелёные глаза.

… за ней неизменно следовал сын эрцгерцога.

По сравнению с высоким статным юношей, Вирра казалась очень маленькой и хрупкой. Но что удивительно, они гармонично смотрелись вместе.

– Лиза! – увидев меня, племянница ректора приветливо махнула рукой. – А я тебе из города кое-что привезла.