Эдик впритык подошёл к Никите, упёрся в него пузом и сверху вниз сверлил взглядом. Никита шагнул назад не от страха, а от разящего свитера Эдика – резкого запаха кислой селёдки.

– Понимаешь, Леманн, ты меня бесишь! А ещё мне скучно, – Эдик оглядел своих дружков, стоявших по правую и по левую сторону. Ухмыляясь кривым маленьким ртом, скорее всего из-за его пухлых щёк. Они сдавливали тонкие губы, не давая им расплыться в улыбке. Уставился на Никиту.

– А я здесь при чём? – осторожно спросил Никита. – Я тебе ничего не сделал!

– Ты клоун, Леманн! Ты вонючий клоун.

Длинный стоял справа, не сдерживаясь, вульгарно хохотнул. Никита чуть было не улыбнулся, подумав, что вонючка как раз Эдик.

– Это точно! Ты посмотри на себя, чучело, – пробубнил Гера и отвесил Никите подзатыльник. Желание улыбаться у Никиты тут же пропало.

– Не порть мне веселье, Леманн. Подними тряпку и дай мне.

Никита опустил глаза, у его ног лежал грязный лоскут, но поднимать он его не хотел, как бы страшно сейчас ни было.

– Я не буду её поднимать!

– Спорим, будешь, иначе ты поплатишься своим здоровьем.

– Нет.

– Что нет? – Эдик непонимающе таращился.

– Я не буду поднимать эту долбаную тряпку.

Эдик вопросительно взглянул сначала на Длинного, потом на Геру.

– Да он борзый! – оскалился Гера, переглянувшись с Эдиком.

– Парни, оставьте меня в покое, – жалобно произнёс Никита.

– Слушай сюда, заморыш, такие жалкие людишки, как ты, недостойны учиться со мной в одном классе. Я сын Одина, ты понимаешь, что это значит, слизняк?

– Значит, твой дом – психушка, – Никита улыбнулся, глядя в тусклые глаза Эдика. Но улыбка быстро исчезла. Никите показалось, что глаза Эдика наливаются кровью, а широкие ноздри раздулись, как паруса.

В классе раздался смех.

– Ты что, сморчок, страх потерял? Я бог войны, – Эдик, разъярённо пыхтя, наклонил голову ближе к Никите. Злобно заглянул ему в глаза. В этот момент Никита понял, что селёдка была с луком.

– Ага! А мы его братья, – буркнул Длинный, шмыгнув носом.

– Я уже было подумал, что вы соседи по палате, – в этот раз Никита не улыбался. Его колени незаметно дрожали. Он прекрасно понимал, чего будут стоить ему эти слова, но сдержать себя так и не смог.

Класс снова хохотнул, словно это не школа, а театр, а сцена у доски, вовсе не у доски – комедийный спектакль на большой сцене.

– Умного включил, остришь? Ничего, сейчас я это дело быстренько исправлю. Представляю вашему вниманию молот бога войны – мой кулак, – Эдик на публику раскачал руку, сжатую в кулак. Размахнувшись, ударил Никите в солнечное сплетение.

Согнувшись, Никита прижал руки к животу, упал на колени, кашляя и задыхаясь. Сожалея, что пришёл сегодня в школу. Жалея, что не может дать сдачи.

Класс взвыл, превратившись из театра в Колизей.

– Так ему! Ещё… давай ещё! Вмажь ему!

– Ну что, хлюпик, продолжишь умничать? – Эдик наклонился, насколько ему позволяло брюхо, торчащее из-под свитера, упёрся ладонями в колени. Недолго думая схватил Никиту правой рукой за портфель, поставил его на ноги.

Никита стоял полусогнуто, испытывая не только физическую, но и душевную боль, пытался выровнять дыхание и не сказать Эдику много ругательных слов. Сейчас он не мог позволить своим эмоциям выйти наружу. Чтобы не наговорить лишнего – о чём Эдик заставит его пожалеть. Опять Никита должен всё проглотить, стерпеть, а Эдик выйдет сухим из воды.

– Хватит, Эдик, оставь меня. Пошутили, и хватит, – голос Никиты дрожал, он умоляюще посмотрел на самодовольное свиное лицо Эдика.

– Ты что, Леманн, я только начал веселье. Неужели ты хочешь обломать мне весь кайф? – Эдик смотрел безумными маленькими глазками, утопшими в жирных глазницах. Однажды с таким взглядом он сломал ребро старшекласснику. От этого воспоминания Никите действительно стало страшно. Зачем он послушал соседа и вернулся в школу? Знал же, что Эдик мимо не пройдёт, обязательно докопается и отлупит, просто без причины, незаслуженно. И почему таким всё сходит с рук? Когда это прекратится?