Впервые так беспокоила её фальшивая улыбка – её нет. Куда она её дела? Почему убрала? Верни! Пускай покажет, что ей всё равно! Пускай не будет с ним такой, какой бывает с Нэйтеном Картером!

Разве не слышишь, как хрустела его челюсть, от того, как её сводило?

Не улыбайся никому, кроме него.

«Пожалуйста, Тёрнер», – стон. Уставший и мучительный стон.

Пускай ему будет всё равно…

Не будет…

«16:00, кофейня на углу».

Маркус.

Экран треснул.

«Ну ты и мразь, друг».

– Эй, т-с-с-с, – кто-то шепнул Николь практически возле уха.

Она повернула голову, подмечая свою блудную подругу. По-видимому, та пробралась на корточках в аудиторию – ведь прошло уже почти пол-лекции, и сейчас она с немного придурковатой улыбочкой доставала тетрадь и запустила ручку меж зубов (дурная, кстати, привычка грызть колпачки).

– Ты где была? – прошептала в ответ Николь, но всё же отвернулась обратно к преподавателю, поспешно зарисовав детали схемы, которые успела упустить из-за внезапного появления Мэй. Дурнушка ведь потом опять будет бегать за ней, канюча о помощи, вынуждая её закатывать глаза и сдерживать желание надавать подзатыльников с утверждением «а нечего пропускать лекции».

– Я тебе потом как-нибудь расскажу, – и она хихикнула, хватая свою короткую прядку, закрывая ею глаза для большей игривости.

Что за чудаковатое поведение даже для такой, как Мэй? Николь нахмурилась, а затем приподняла брови. Ладно, если она так решила, пускай будет, но странное ощущение. Она же не из тех, кто сдерживала свои эмоции, стараясь поскорее их выплеснуть, а тут такая загадочность. Умалчивала? Что скрывала? Николь почувствовала недоговорённость, и она ей определённо не нравилась. Что такого произошло, что резкие и даже режущие изменения в привычности сменили ход действий в поведении Мэй Хэйз? Она, честно, хотела об этом подумать, но в то же время подумала: «А надо ли это?» Её не волновало. Действительно, что там могло появиться в её легкомысленной голове, это её личное дело, а Тёрнер лишь посторонняя.

Подруги – громкое для них слово. Приятельницы, знакомые, просто сидящие вместе девушки. Подруги – искажённая фальшь, прикрытая такими же улыбками. Признайтесь, задумайтесь – есть ли в этой жизни настоящие друзья? Есть ли те, кто действительно знал вас, понимал и видел настоящими? Не обманывайте себя! Люди лгут, увиливают от прямых ответов, проскальзывают червями меж пальцев, если им не выгодно быть прямолинейными. Каждый скрывал то, что считал нужным, и уже никто не узнает правду, потому что она по-прежнему припорошена ложью. Ложь, недоговорённость и страх – те три фактора, как три сестры, следующие рядом, держащиеся за руки, – они правили разумом, и лишь периодически одна из них выходила вперёд, чтобы нашептать на ухо, как она считала, истину, которая сейчас должна слететь с губ человека. Так вот теперь ответьте. Вы имеете настоящих друзей? Вы кристально честны с ними? Не путайте детскую наивность со взрослой. Нет полностью искренних людей.

Ложь и правда – царицы подсознания всегда рядом. Это как единая сущность, правящая двуличием. Мы хотим быть честными, но слишком прогнили, позволяя лжи удерживать за горло, и смиренно терпетли, когда она готова вырвать язык, если правда попыталась выйти, освободиться, но она на цепи из самой крепкой стали, она глубоко в ловушке нашего подсознания, замерзает, увядает и, в конечном счёте, погибает. А знаете, кто виновен в этом? Мы сами. Мы сами позволяем этому случиться, потому что трусы. Трусы, боящиеся изменить хоть что-то. Мы забыли, что означает доверие, и скалимся на любого, кто пытается проявить заботу и доброту. Ищем подвох в словах, потому что увязли во лжи и забыли, как звучала правда. Сами отталкиваем тех, кто хочет помочь, утеряв ценность в искренности. Забыли о понятии настоящей дружбы, создали лишь её жалкое подобие иллюзией. А потом сами же бьёмся в конвульсиях истерии, крича о помощи и протягивая дрожащие руки к спасению, которого уже нет, все отвернулись, пока гордость казалась спасением и единственным выходом.