– Нет. Меня интересует тот бред, что я увидела возле вонючего клуба.

Не забыла ту ночь и ярость Нэйтена в глазах. Тогда она впервые была напугана. Тот пылающий огонь – Инферно, – поглощал. А она сама прикоснулась, так до сих пор и оставив на губах от него клеймо. Сама оставила печать их невидимой связи, которую так до сих пор и не воспринимала. Отнекивалась, пытаясь доказать, что ничего и не было вовсе.

Было, Николь, было. Помнила жар его губ и стальной привкус.

Что эта за девушка контрастов? От милой девушки до Эльбора с острыми гранями равно одному морганию век. С непривычки это сбило со всех мыслей, заставляя их разлетаться, как попрыгунчикам, ловко отлетая от стенок разума. И как Картер привык к этому? Но и Маркус приспособится. Ему нравилось наблюдать за ней. Необычная.

Он не спешил с ответом. Разве мог вот так легко выдать? Нет, Нэйтен точно открутит ему голову, если она узнает. И всё же они с ним уже сели за эту партию игры.

Принесённый заказ немного разбавил обстановку, заставляя отвлечься на горячий кофе с мягкой пенкой. Официант чиркнул своей фирменно-заученной улыбкой, пожелал приятного аппетита и, хвала всевышнему, не навязывался излишним обществом. Возможно, действительно сегодня отыграет свои чаевые – заслужил. Он подхватил поднос, удалился, пока Николь рассматривала рисунок на напитке. И почему в кофейнях так любили подавать розовую хуй… хрень… розовую хрень? Это сердечко раздражало, так что хотелось просто запустить ложку, словно протыкаешь ножом живой орган, и стереть это, разбивая чашку, чтобы перестало резать глаза, удовлетворяясь разлитой коричневой жижей в осколках – эта картина приятнее для глаз. Пошло всё к чертям, от подобной милости, над которой обычно пищать нормальные девушки, её же выворачивало наизнанку, ещё чуть-чуть, и она задохнётся от блёсток и единорожек на радуге.

Маркус наблюдал, просто разглядывал ту складочку между бровей, когда она запустила ложку и покрутила по кругу, стараясь привести к однородности напиток.

– А хочешь сама увидеть?

Процесс, совершаемый девичьей рукой, моментально замер – перед ним статуя, секундная или ровно настолько, насколько оказалась без движения, пока её взгляд медленно не поднялся из-под опущенных ресниц.

* * *

Телефон с до сих пор открытым сообщением сжимался в руке до белых костяшек. Старая ранка на губах давно прокусана до крови, и во рту ощущался привычный железный вкус.

Дорога. Всего две проезжие полосы ограничивали его от панорамного окна, которому скоро будет грозить разбиться. Девушке всего лишь стоило повернуть голову и увидит его с пламенем в глазах. Как до сих пор не почувствовала его взгляда, словно под лупой, с прищуром, со всем откликом надрывающейся язвы в душе. Но не смотрела. Не видела. А он внутренне кричала: «Обернись!» Посмотри всего одни раз, чтобы ты поняла, увидела, наконец, его не железное сердце. Оно рвалось, медленно, не спеша, специально причиняя боль неспешным разрывом волокон. Пытка.

И снова идиот…

Всего пара строчек, а он вспыхнул, а увидев подтверждение, пылал и, кажется, собственная кожа начала плавиться до мяса, уже доходя до внутренностей, иначе, как объяснить боль в груди. Его проткнули насквозь ломом и прокручивали, наматывая кишки, до самых тошнотворных судорог. Дурно. Перед глазами плыло, но он должен смотреть, должен видеть её отчётливо, собирать все её эмоции, что позволяла рядом с тем, с кем сидела за одним столом. Изучал. Запоминал. Будет прокручивать кошмаром. Неприятно даже моргать, словно глаза высохли, а в них ещё и засыпали песка.

Маркус дебил, раз решил привести её сюда. Она терпеть не могла кофе и всё, что с ним связано. Он бы это знал, если бы действительно знал Николь Тёрнер. Подтверждением служило, когда она отодвинула так и не тронутую губами, не вкушая кофе, кружку в сторону, пока он втирал ей какую-то ересь.