Что касается моей общественной деятельности и частной жизни, то мои взгляды уже давно нашли себе выражение в лекциях и публицистических исследованиях. Когда более десяти лет назад, полный великолепных идей о глубоком значении наказания в виде лишения свободы и множеством собранных воедино мыслей о возвышенных целях гуманной тюремной реформы, я впервые сам стал отвечать за часть тюремной администрации, то после постоянного ежедневного соприкосновения с тюремной действительностью сомнения неуверенно постучались в мою дверь: является ли то, что я вижу перед собой, хоть сколько-нибудь рациональным, или же это ничто иное как методичная глупость?
Годы непрерывной профессиональной деятельности в области уголовного права не давали моим сомнениям покоя. Они подпитывались с каждым новым моим наблюдением, укреплялись после очередного взгляда на существующую систему с новой точки зрения, и вскоре превратились в решительное неверие в нее. Почему бы мне не получить возможность освободиться от тревоживших меня так долго идей, открыто высказав их? Именно на это и направлена моя работа. Если я сам заблуждаюсь и страдаю от плодов своего воображения, мои идеи не поколеблют существующей действительности. В конце концов, она уже достаточно укреплена силой обычая и освящена несокрушимой верой людей в совершенство их дел. Но если в самом деле есть ошибка, обман, ложь, то моя критика может сыграть свою скромную роль в том, чтобы помочь истине вновь обрести свои права. Наконец, если излишне живой язык нижеследующих строк местами вызовет обиду, я рассчитываю на снисходительность читателей, которые, надеюсь, понимают, что автора волновала исключительно польза дела. Не буду скрывать, что моим пером руководило определенное негодование. Действительно, если бы в своем искреннем стремлении докопаться до сути дела я непременно воздерживался бы от того, что бы задеть каких-то людей лично или какие-то учреждения в целом, то эта работа так и осталось бы ненаписанной.
– Гамбург, сентябрь 1879 года.
I
Сила привычки таинственна в своей безмолвной демонической работе, она господствует и над действиями и мышлением отдельных маленьких людей и над великой историей человечества. Этот темный импульс всего земного – противостоять переменам, извлекать из беспокойного движения мгновения устойчивости и покоя, противопоставлять бесконечным хаотичным движениям регулярность качания маятника, создавая видимость неизменного порядка – по сути, является тем, что придает центр тяжести и равновесия всей интеллектуальной деятельности нашей расы. Сначала естественная склонность к однотипному повторению одних и тех же движений, затем закрепление и воплощение этих повторений в закономерном привыкании, и вот сознательное мышление и воля постепенно превращается в бессознательную функцию бездумного механизма! И как бесконечно много спокойного существования, смирения, душевного облегчения обретает человек в запутанном коловращении мира благодаря этому уравновешивающему импульсу! То, что мы называем инстинктом в низших областях одушевленного мира, то, что мы называем характером на высших уровнях индивидуальной психической жизни, правила и порядок, обычаи и законы, увековечивавшие историю культуры из поколения в поколение – как бы они были мыслимы без непрестанной работы этой таинственной силы? Возможно, более чем в любой другой области человеческого существования, благотворная и разрушительная сила обычая действует в правовой жизни наций.
Основана ли она первоначально на бессознательном проявлении нравственных чувств или сразу же осознана как рациональный закон, правовая норма, чем дольше она существует и чем шире она преобладает, все более и более неизбежно приобретает свою собственную силу. Она незаметно прорастает тысячью корней в естественной почве национального сообщества, стихийно формирует свои органы самой разнообразной формы, растет вместе с родственными образованиями, и вскоре затеняет небо и землю своим многолапым ростом, господствует и ограничивает всякий произвольный жизненный порыв, всякий свободный взгляд вверх. Условия, в которых она возникла, могут давно исчезнуть, разумные основания могут стать бессмыслицей, добрые дела – чумой: она продолжает существовать, увлекая за собой все новые и новые поколения, и «rücket sacht von Ort zu Ort»