Хотя меня съедало любопытство из-за чего он вернулся – потому, что планировал закончить свою книгу или же он вернулся потому, что я была здесь. Скорее всего, я льстила себе этой мыслью. Все говорило о том, что в прошедшие выходные он явно приезжал ни ко мне. И прошлое все еще отдавалось болью, поэтому сейчас я не собиралась надевать розовые очки, как тогда.

Но ему удалось меня удивить. Время проходило легко. Спокойно. Даже мирно.

Мы то появлялись, то исчезали из пространства друг друга. Ремонт начался в тот же день, и я прошлась по списку, который мне выдали, чтобы понять свои обязанности. По большей части я впускала людей и следила, чтобы ничего не украли и ничего не пропало.

Во вторник утром из кухни пахло призывно кофе. Когда я зашла туда в своих серых пижамных штанах в горошек и белой майке, обнаружила, полный кофейник. Рядом лежала записка, написанная четким аккуратным почерком: «Угощайся».

В среду я позволила Тому поплавать со мной, хотя должна была нарезать круги. Но его хозяина нигде не было видно.

В четверг я впервые увидела, как Лео бегал по пляжу с Томом без рубашки. Отчего щеки тут же приобрели оттенок спелого помидора, я быстро отошла от окна. Позже в тот же день я нашла полупустую миску с водой и отпечатки лап на песке рядом с душем на открытом воздухе.

Я больше не видела Лео до воскресенья. Я просидела взаперти все выходные, рисуя картину в библиотеке, которая шла с трудом, вернее без всякого интереса, поскольку у меня в голове крутилась новая идея, и я все время обдумывала её, хотя знала, что должна работать над этой картиной, которую обещала сдать своему агенту.

Я отчаянно нуждалась в отдыхе, нужно было размять ноги и плечи от сидения за столом, который стоял в комнате. Прогулки по пляжу были хороши для мозгового штурма. Терраса была хороша, чтобы собрать все воедино. Но я была человеком привычки, и мне нравились мои привычки в работе, поэтому я отправилась на террасу.

Зевнув, я толкнула дверь ведущую на террасу, и на меня тут же налетел Том.

– Извини, – пробормотала я, увидев Лео, сидящего в кресле-качалке и держа в руках свой блокнот.

– Я занял твое место? – спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

– Нет. Не знала, что ты здесь.

– Я могу уйти, – быстро произнес он.

Я подхватила Тома.

– Я хотела украсть его.

Лео рассмеялся.

– Конечно.

В понедельник вечером он заказал пиццу. Это был первый раз, когда он отправился на мои поиски в первую неделю в качестве просто соседей по дому. И искал он меня, чтобы спросить нет ли у меня аллергии и какую я предпочитаю пиццу. Когда он появился, то постучал в дверь.

Я съела кусочек на кухне, делая наброски для новой картины в блокноте карандашом. Это была совсем другая картина. Гораздо лучше.

Во вторник мы ели холодную пиццу на завтрак на кухне. Том смотрел на нас такими глазами, моля о кусочке. Я обнаружила, что Лео мне нравится больше в обычной одежде с щетиной на подбородке и чернилами от ручки на пальцах.

В среду я наблюдала, как он пишет на задней террасе дома. Его самоотдача не имела себе равных. Я не знала, что он пишет. Философские труды, конечно. Но кроме того, что он преподавал этику, я ничего не знала, например, почему он вообще решил заняться философией. Я не могла сказать, что было правдой тогда, в Париже, когда он рассказывал мне о своей страсти к философии. Вроде бы походило на правду и все же я сомневалась, что это так.

Но именно это и интересовало меня в нем в первую очередь. Этот чертовый кожаный блокнот и шариковая ручка.

Что он там пишет?

Почему он был весь в своих идеях, выглядя таким отстраненным?