Дуся с шумом перевела дух, покривившийся у нее на груди передник поправила. Мужу в неяркие, скучноватого блеска глаза сердито заглянула. Потом всё же не выдержала, улыбнулась. Задиристо, как только она одна Сан Санычу улыбаться-то и умела. Со студенческих лет еще.

– Нет, чтобы взяли твои изобретатели, и наконец-то что-нибудь, в самом деле дельное изобрели! – энергично произнесла она, – Что-нибудь для конкретного спасения вымерших народов, например. Что? Губа тонка? Да? Тонка? И мозги на другие цели направлены? Эх вы-ый…

«А ведь и впрямь…» – мысленно согласился с женой Сан Саныч, но виду всё же не показал.

– Вообще-то исторические процессы не по моей части, Дусь, – пробормотал он плохоньким, почти извиняющимся голосом, – Я же, Дусь, в отделе научно-технического прогресса сижу. За чисто механические новшества нашей эпохи отвечаю. Не к позавчерашним людским проколам и склокам я, милая моя, приставлен, а к будущему торжеству инженерного разума. Так что совсем другого профиля я специалист. Я ведь лицо сугубо техническое…

– Чего-чего?! – снова вспыхнула на такие слова жена его Дуся, – А я-то думала, я не с сугубо техническим лицом без пяти минут всю свою жизнь прожила, а с человеком!…

Разгорячившись, грудь ее снова выплеснулась из-за льняного передника наружу и заколыхалась, аж вроде даже задымилась вся, как подошедшая каша.

Так ярко и жарко отсвечивала луна от Дусиных круглых щек и глаз, что Сан Саныч рассмеялся и сказал:

– Не полыхай ты так, Дусь, – хату спалишь…

В ту ночь Сан Саныч Ходиков снова любил свою жену. Аж за полночь, до завыванья последней электрички с ней очень интимно общался. Как, впрочем, и в прошлую субботу он ее с нежным, непреходящим чувством ласкал, и в позапрошлую. Несмотря на без пяти минут уже предпенсионный возраст. Легко он это делал, незатейливо, просто, радостно. Рукой ей её мягкий и смешливый рот зажав. Под мерное дыхание спящей за фанерной стенкой внучки Олечки ее любил. Изо всех сил стараясь, невинного этого дыхания не спугнуть.

И на следующий день, в воскресенье восемнадцатого августа тоже ничто по-прежнему не предвещало беды в доме Ходиковых.

Беда пришла к Сан Санычу в понедельник, да и то лишь во второй половине дня, уже после пяти. Она явилась к нему под видом худощавого, опрятно одетого господина чуть старше среднего возраста. На нем был сложноприталенный новомодный пиджак и крапчатый галстук с сизо-сиреневым мотивом. Из-за галстука, нарушая видовую пропорцию, тянулась ввысь очень длинная и очень тонкая шея с приковывающим к себе любой, даже поверхностный взгляд кадыком. Кадык этот двигался по шее своего владельца как поршень – вверх-вниз, вверх-низ, без остановки.

– А вот и я! – произнес нежданный гость и уверенно улыбнулся.

Сан Саныч промычал в ответ и нахмурился. Посетителей, являющихся к нему в кабинет в самый-самый канун выходных он по старой, давно укоренившейся привычке – не жаловал.

– Вообще-то по пятницам мы работаем… – начал было он.

– Пока Солнце нашей цивилизации не закатится! – весело перебил его гость, подмигнув лукаво, – А что? И такая ведь акция может понадобиться! Верно?

Назвав себя почётным членом Американской «World Academy of Galactic Studies“ – Исаем Георгиевичем Шутовым, пришелец водрузил перед Сан Санычем на стол картонную папку, пузатую, горбатую, на жухлого вида тесёмках.

– Извините, что задержался, но сами понимаете, – Дела, дела, вечно дела…

Брызжущая энергией улыбка чужого почётного академика на Сан Саныча Ходикова не подействовала. К концу рабочего дня интерес его ко всяким громким, по большей части – самодельным титулам и именам, особенно заграничным у него стихал.