В рыбном отделе – очереди никакой, и в аквариуме карп плещется. Дородный такой, бокастый, чешуя на нём лазурь с люрексом, плавнички штопором, ус тугой, и глаз, что алмаз – неистово искрится.

– Он это как – живой? Карп-то… – спрашивает Люся у водянистой блондинки за прилавком, – Или чучело?

«Сама ты чучело!» – приготовилась уже было услышать привычный в подобных случаях ответ, даже согнулась, свернулась вся, к очередной, привычной бытовой обиде готовая.

Но ничего подобного. Свернув набок русалочий взгляд, продавщица с незлобливой ленцой ей отвечает:

– Да он еще поживей нас с вами… Будете брать?

Вглядывается Люся в невиданного, ради нее одной в их магазин заплывшего карпа и удаче своей не верит.

– Он что ли дефективный? – допытывается она, всё еще сомневаясь, всё еще глазам своим, да и удаче своей не веря.

– Недефективнее многих, – уклончиво ответствует продавщица, и на лице ее, как на волнах, уже плавно покачивается раздражение, – Вам как – завернуть? Или?

– Да, пожалуйста. Да! Заверните! Только умоляю, умоляю вас, не убивайте! Не убивайте его! – спохватывается тут Люся, – Можете, конечно же, его оглушить, на дорогу, только, ради Бога – не очень больно!

Показалось ей, или карп, в самом деле, при этих её словах, с благодарностью ей подмигнул и округлые губы в улыбку раздвинул? Чудо ведь, говорят, в одиночку не является.

И еще. Когда Люсю в лифте со всех боков сдавили, за долгий день сильно вширь расплывшиеся соседи, и ей пришлось прижать пятикилограммовый пакет к груди, она вдруг услышала, как гулко, с ее сердцем в такт, бьется и у карпа что-то внутри. Что-то сильное, настоящее – будто никакие там у него не жабры, а вполне настоящее, живое и человеческое сердце.

– Тоже волнуется, – сообразила Люся, – Ой, что-то будет…

И верно. Уже дома, полулёжа в кухонной старенькой раковине, карп вдруг открыл глаза, глубоко вздохнул и заговорил человеческим голосом:

– Люсь, а Люсь, отпустила б ты меня, а? Я б тебе тогда любое заветное желание исполнил! Честно!

Глухо ахнула тут Люся Золотова. Неужто извечная ее невезучесть вдруг взяла, да осечку дала?

– Ай да карпик! – кричит, – Ай да сукин сын! Тебя-то как раз мне всю жизнь и не хватало! Желаний-то у меня непочатая прорва, и все как на подбор – заветные! Погоди, погоди родной… У меня на этот случай даже списочек специальный имеется. На досуге от делать нечего составила. Щас принесу…

Ах, как Люся по квартире своей заметалась! Будто хмельная – спотыкается, на мебельные углы налетает. От радости-то всё никак и не припомнит – куда списочек свой тот сунула. В комоде все ящики наизнанку вывернула, шкатулки-коробки с коммунальными и прочими платежами перетрясла. А у самой сердце при этом взлетело аж до ушей и там звенит себе, аж поёт, соловьем со всех сил заливается. В висках еще и кровь отбойным молотком бьёт.

Ну, отыскала она, наконец, список этот. Из старой, еще маминой книжки по домоводству выудила. С обеих сторон мелким бисером исписанный листок. Под пунктами – всё сплошь самые-самые ее желания. Всю жизнь собирала, ничего за душой не утаивала. Глянула только – все ли на месте. Все. Итого – шестьдесят три штуки.

Бежит Люcя на кухню. Карпу-чудотворцу бумажку под нос суёт.

– Что-то многовато у тебя, как я смотрю, желаний-то, – хрипит тот, а сам плавниками так и машет, словно мух от себя отгоняет, – Поскромнее нельзя ли? Посмотри на меня – я ведь уже старенький. И от долгого безводья – еще и основательно утомленный… Мне больше одного пунктика ну никак не осилить… Так что выбирай себе, Люсь, из своего списка желание, которое самое нужное, самое дорогое, самое-самое долгожданное… Да поскорее давай… Видишь – совсем занемог я тут у тебя, без родной рыбьей среды и водяного простора…