– Что же делать!? – просипел он снова, судорожно растирая сам себе грудь – там, где сердце, – Ну что! Что!? Что??!!!…
К трём часам дрожь прошла, но сердцебиение и ужас от почти что содеянного остался.
Сан Саныч еще долго лежал, испуганный и потный. Всё слушал, как за фанерной стенкой внучка его Олечка ровно дышит. Милая круглоглазая, круглощекая девочка, которой, по его же, дурака, глупости, по чьему-то злому авантюрному умыслу, чуть было вообще никогда было бы не родиться. И босоножек модного среди современных дошкольниц цвета «мальвина» не носить. И из лейки деду на руки воды не поливать. И не смеяться. И о будущем не глаголить. И слова «чёрт» ему не запрещать. И потешных чертежей там у себя в блокнотике не рисовать…
Уже под самое утро, первая электричка как раз только-только своё отпев, унеслась на Москву, Сан Саныч рывком поднялся с постели. На веранде при остаточном свете конопатой луны покурил. Там же и принял спасительное для себя и для своей любимой семьи решение.
– Князь Игорь… Пусть живет… Как ему нашей историей было назначено… – решил Ходиков, – А вот этот самый, который Шутов… Его как раз надо и покарать: чтоб не повадно всякое изобретать! Да-да! Именно – покарать… его, так сказать, мать…
После чего Ходиков взял со стула свой портфель и на цыпочках прошел по мокрой траве к времянке, в которой хранил свой огородный инвентарь. Запатентованный им же еще в позапрошлом году складной, на манер японского зонтика, портативный секатор там в темноте нащупал и тихо в портфель к себе его положил.
До следующей электрички на Москву у него оставалось еще двадцать две минуты. Значит – до спасения мира – только два каких-то часа с копейками.
Люсино счастье
Вообще-то счастливой Люсю Золотову назвать трудно. Даже до среднестатистически удачливого человека ей не дотянуть. Не сложилось как-то.
Один за другим ускользали от нее и, с до слез обидной резвостью в никуда улетали пословично неповторимые в жизни каждого человека шансы. В магазинах любой мало-мальски дефицитный товар у нее всегда перед самым носом кончался. Это из-за нее, Люси Золотовой, застревали в шахтах лифты, отменялись и таинственно выпадали из расписаний поезда, трамваи, автобусы и самолеты.
Даже лошадь, на которой Люся в детстве как-то раз попыталась прокатиться, рухнула под ней и сломала ногу. Так что пришлось ее пристрелить. Не Люсю, понятно – лошадь, ну да разве ж это то, что принято называть ёмким и внятным, всё-всё обобщающим словом «счастье»?
Чтоб зловредно однообразную свою судьбу лишний раз не испытывать Люся не то что замуж – даже в отпуск дальше родной своей квартиры с видом на ветхие гаражные крыши уйти не решалась. Заранее знала – на все три отпущенные ей на законный отдых недели проливной дождь со снегом зарядит. Тут и не важно какой на улице сезон, и какой часовой или географический пояс.
Ну а что до замужества и прочих чреватых многосложными рисками личных обстоятельств – увивайся за Люсей хоть тысяча и один жених, ей всё равно бы достался из них самый пропащий. Уж такая у нее ветка. И сидит Люся на этой ветке крепко, без малого вот уже полста лет.
И вот надо же было такому случиться, что именно к ней, к Людмиле Сергеевне Золотовой, за всю жизнь и пятачка-то стертого под ногами не нашедшей, в один прекрасный день ни с того, ни с сего вдруг берет и приваливает немыслимое, прямо-таки до неприличия огромное счастье.
Заскакивает она тут как-то после работы в «Перекресток», а там вдруг, ни с того ни сего, как бы в сказках сказали – откуда ни возьмись – диво дивное само по себе взялось и будто для нее одной нарисовалось!