Затем медленно приблизилась ко мне.

Встала близко – так близко, что и мой бедный «мотор» тоже чуть не разлетелся на части! И сказала:

– Поцелуй меня!

А я…

Словно того и ждал!

Целую Вечность!

Только…

Я не стал ее целовать. Нет! Я совершил другое. Сграбастал, дрожащую – то ли от холода, то ли от не прошедшего еще испуга (а, может, от того и другого…) – в охапку, точно соломенный сноп, стянул туго кольцом рук, как стягивают его жгутом – и давай после мять-разминать…

Она и опомниться не успела!

Трепещет бесплодно в железных моих объятьях, отчаянно пищит – тоненьким комариным писком, а сделать ничего не может! Никак ей от меня не вырваться!

Про поцелуй же, о котором она просила, я и не вспомнил…

Какая-то сумасбродная, безалаберная птица – противным и зычным голосом, похожим на карканье рассерженной и злой вороны, – прокричала у самого моего уха. И упорхнула в ночное небо. Мне даже показалось, что птица задела – огромным своим крылом – волосы на моей голове.

Резкий этот крик привел меня в чувство – как будто пробудил от крепкого, глубокого сна.

А может, я на самом деле заснул?

Стоя…

(Однажды подобный казус со мной уже случался. Я находился в суточном наряде по столовой – было это на первом курсе, в самом начале учебы, когда мой организм еще не перестроился полностью на новый, более напряженный, режим жизни, нежели на гражданке. Мыл в огромных железных раковинах кастрюли, тарелки, ложки-вилки, чистил не очень острым ножом картошку – механическая картофелечистка, как назло, вышла из строя… Ночь выдалась бессонной. И под утро у меня, быть может, как и у моих товарищей, начались «глюки», «видения» – рассыпанные по кафельному полу картофелины вдруг «ожили», стали «ползать», «перемещаться» в разных направлениях; то они «ползали» тихо, как неповоротливые черепахи, а то быстро, подобно вертким мышкам… В какой-то момент я, прислонившись плечом к стене, закрыл глаза и в тот же момент «отключился»…).

И опора у меня за спиной была – молодая, высокая осинка, чуть слышно шелестевшая листьями.

Значит, все это мне приснилось?

Очевидно, под воздействием волшебного своего «сна» (или чего-то другого, чему объяснения я дать не могу…), продолжая наблюдать за Ириной, – я в действительности почувствовал страстное желание: снять с себя одежду и войти в реку.

Мне захотелось выкинуть нечто из ряда вон выходящее! Буквально приспичило – оказаться рядом с Ириной, увидеть ее большие, отражающие льющийся лунный свет, с крохотными шариками зрачков – глаза, услышать прерывистое дыхание и сбившееся с ритма биение взволнованного сердечка, перебивающее стук моего собственного сердца.

Захотелось – коснуться ладонями чистого ее лица, провести по мокрым, вздрагивающим плечам, плотно захватить их в кольцо рук, привлечь ее к себе.

Стиснуть!

Сжать!

До крайнего физического предела!

Почувствовать тот опасный момент, когда она, не имея возможности сопротивляться, – вот-вот не сможет дышать.

Отпустить.

Подождать, пока она опомнится.

А потом: взять ее на руки и, прижимая легонько к груди, – бережно – как самую драгоценную в жизни ношу – нести над расплывшимся по водной глади – сияющим ликом луны…

Я фантазировал.

Витал в облаках.

За облаками.

Растравливал всего себя.

Терзал и кромсал, будто острым ножом, свое сердце.

Однако…

Каменным истуканом, в полной почти неподвижности, продолжал находиться на занятой ранее «позиции».

Следуя за Ириной взглядом, чутко улавливая и оставляя в памяти каждое прекрасное мгновение.

Веря в безгрешность и чистоту своих помыслов.

И не веря.

Сомневаясь.

Ругая себя – за ненужное это сомнение.

За нерешительность, опаску, или боязнь.