— Насколько мне известно — нет. И родители, и брат погибли. Дядя и кузен были казнены. О более дальних родственниках мне ничего не известно. Даже если они и есть, семья не особенно поддерживала контакт.

— А их дом?

— Конфискован, как и все ценное имущество.

— А не ценное?

— К чему ты клонишь? — Том заинтересованно приподнялся, разглядывая меня со странным выражением лица.

— Ну… одежда, фото, книги, прочая дребедень? Личные вещи, мелочи, не имеющие ценности?

— Одежда, вполне возможно, передана в центры помощи малоимущим. Книги — в библиотеки. Остальное… если честно, понятия не имею, это не входит в мою компетенцию.

— А узнать можешь?

— Попробую. Зачем тебе?

— Не мне, — я мотнул головой. — Ей.

— Она спрашивала?

Я чуть помолчал. Нет, она не спрашивала. Ее просто доставили на порог моего дома, как посылку — с одиноким чемоданом в руках, набитым казенной ерундой. Нате, пользуйтесь. Я знал, что суть программы Тома заключалась не в том, чтобы унизить темных, поставив их в услужение светлым, а в том, чтобы хотя бы так перемешать нас обратно. Начать стирать эту жирную черту, проведенную между черным и белым. Я знал, что он тщательно выбирает надзирателей для своих подопечных. Я знал, почему он выбрал меня.

И еще поэтому я не хотел становиться тем, кто даст свободу Лизе Миллс. Я не хочу вмешиваться в политику. Не хочу, чтобы мое имя полоскали заголовки а-ля «Герой войны отпустил на свободу одну из тех, кто искалечил его жизнь».

Если она действительно не заслужила своей участи, то она легко получит свободу в другом месте. А пока пусть чуть выдохнет и почувствует себя снова человеком.

— Да, спрашивала, — ответил я, открыто и честно глядя товарищу в глаза.

— Ладно, выясню. — Том тоже помолчал, а потом посмотрел на меня, как психотерапевт на пациента — ласково-ласково. — Ну, как вы там?

Я пожал плечами.

— Все будет зависеть от того, как она готовит. Сожжет ужин — больше на меня со своей программой не рассчитывай!

— Мэтт! Ты ей это озвучить, я надеюсь, не додумался?

— Ой да расслабься, твоя «безобидная девочка» сегодня ночью всех привидений в доме распугала. Воинственная особа со статуэткой наперевес. Можешь за нее не переживать.

На лице друга отразились тяжелые душевные терзания и размышления на тему «а хочу ли я знать?», но глас разума вмешался и подсказал ему правильно — нет, не хочет. Поэтому Том нахмурился — как всегда, когда пытался казаться взрослее и серьезнее, и произнес:

— Вообще хорошо, что ты зашел. До меня тут неприятные сведения донесли. В общем, правительство программу, вроде как, по-прежнему поддерживает, и мне в принципе удается склонять некоторых деятелей на свою сторону. Но вот в прессе и среди жителей всякое творится. Кто-то продолжает раздувать бучу, недовольство, что темные разгуливают на свободе. Мы, конечно, бросаем все силы на пропаганду, но результаты пока… так себе.

Только этого мне еще не хватало.

Я вздохнул, и Том мой вздох расценил правильно, тут же набычившись.

— Слушай, ты и так дома сидишь целыми днями, ерундой страдаешь, а тут хоть с пользой.

Да, дружеского такта у лучшего друга хватило ненадолго. Впрочем, на него я не обижался. Он и Камилла были единственными, кому я мог подобное простить.

Том посопел, не дождался моей реакции — ни гнева, ни раскаяния и заверений, что я исправлюсь — и предпринял еще один шаг в известном направлении.

— Ты к работе возвращаться не собираешься?

Я заломил бровь, выражая полное недоумение.

— Мэтт, не делай идиотскую рожу. Магия нужна тебе только для трети твоих обязанностей. Все остальное…

— Нет, спасибо, — я осклабился. — Мне понравилось, как ты выразился, страдать ерундой.