Красивая сентенция. Но чую бесовское, да обосновать не могу… Однако, постараюсь. Казалось бы, слепой джедай представляет квинтэссенцию индивидуальной свободы, но что-то не так. Что-то не складывается… Быть свободным среди рабов. Возможно ли такое? Много мудрецов утверждает, что возможно и, более того, едва ли не единственная явленная форма личной свободы – это внутренняя свобода.

Сколько раз я слышал это словосочетание «внутренняя свобода»! Внутренняя свобода важнее внешней! Внутренняя свобода – истинная форма свободы! Как все это замечательно коррелируется с евангельским «царство мое не от мира сего».

Любимое словосочетание советских диссидентов «внутренняя свобода». Вечный бунт на коленях. Бегство от мира реального в мир иллюзий, в мир иной. Фактическая капитуляция перед силами зла, согласие с тем, что им позволено править миром этим, а нам, внутренне свободным – мир тот. Но звучит красиво. И манит. Быть свободным, когда само понятие свобода уничтожено и никто толком уже не помнит что это такое! Но я для себя могу его возродить. Пусть только в мечтах, но ведь когда-то и мечты подвиг. Собственно этим подвигом все обычно и заканчивается. Гоголевский Манилов тоже был свободен в своих мечтаниях. Еще как свободен! Просто парил!

Но все эти парения – тюремная самодеятельность – не более. Они никогда не станут предметом искусства. Может только артефактом для историков, которые будут изучать эту дикую мозговую мутацию – «внутреннюю свободу» при полном отсутствии внешней. И чем меньше этой внешней свободы, тем активнее пораженный мозг выдумывает оправдания и аналогии. А что такое вообще свобода? А свободна ли птица в полете? А свободен ли человек от предрассудков? А может и вообще никакой свободы нет, а есть только вседозволенность? У нас хотя бы была возможность самостоятельно мыслить, не действовать, но хотя бы размышлять, спорить, часто до хрипоты, до драки, а полем для этих споров была русская и мировая литература. Что и говорить, поле весьма благодатное. Это было время, когда «слово и было делом», как писал Герцен, правда писал он о совсем другом времени, но видимо в России времена имеют тенденцию повторяться. Мы учились в классе Льва Соболева и это был бог, и слово было у бога.

Мне повезло, потому что в двух подряд выпусках (нашем и на год раньше) было столько скандальных талантов, сколько, наверное, и за 10 лет не набралось бы. Старшие опекали младших. Это было лицейское братство, уникальная общность, какую я не встречал ни до, ни после. Ходили слухи, что один из выпускников нашего филологического класса, из ранних выпусков был причастен к угону самолета. Ну, вот, хотя бы у одного слово с делом не разошлось! Но мы-то все были поэты, музыканты и, как и положено им, жили в садах Аполлона. В общей массе юных гениев выделялись, пожалуй, двое – Юра Лесскис и Саша Бардодым. Поэты, раздолбаи, хулиганы, «антисоветчики» и вообще…

Очень показательные строки Лесскиса:

Плачь моя гитара

В темноте тюремной

Без огня и света

Слепну постепенно

Я не видел ласки,

Я не знаю боли,

Я в тюрьме родился

И не знаю воли…

(все тот же 1984-й год!)

Тема тюрьмы даже в творчестве присутствовала постоянно.

Естественно, как и положено лицеистам, мы воздавали должное Бахусу. Вино «Прибрежное» по 2.20 было вполне доступно даже школьникам, а каких-то ограничений по возрасту еще не было. Мне сухое вино не нравилось. Оно было кислым. Однажды во время посиделок в квартире бабушки Лесскиса, в Доме писателей в Лаврушинском переулке, я нашел, как мне казалось решение. Пил вино «вприкуску» с рафинадом. Закусок-то было не море, ну сушки, ну может, яблоки какие, и вот, стоял этот самый рафинад к чаю. Вкус это улучшило, как мне казалось, но я тогда еще не знал о коварных особенностях алкоголя «вприкуску». Через некоторое время у меня в ушах появился гул. Это было занятное состояние. Картинка перед глазами плыла, не сильно, но живенько так, а гул добавлял «волшебства» ситуации. В таком состоянии и отправился гулять по квартире, не придав значения тому, что она была коммунальной. Так я познакомился с родственниками некоторых советских писателей.