– Больно? Да? – допытывался по пути к общежитию Яшка. Прохора Палыча с большим трудом затащили на коня.

– Сам не видишь? – устыдил младшего Агафон. – Человек вон еле на ногах стоит. Хорошо, что жив остался. Отпустил отец-инквизитор – стало быть полезным счел. Нужным. Слышь, а тебе какой разряд дали?

– Третий, – буркнул проваливающийся в сон некромант.

Яшка присвистнул.

– Мощно. Я со второго начинал. Это за какие такие заслуги?

– А ты не завидуй, – буркнул Агафон. – Он жизнь твою спас. А ты говоришь за какие такие заслуги…

– Да это я так, – усовестился молодой дружинник. – Просто понять пытаюсь, как у инквизитора там все работает. По какому принципу назначения происходят.

– По такому, – заметил Агафон. – Что не твое это собачье дело. Вот будешь в башне сидеть, тогда по своим принципам разряды раздавать будешь. Хотя куда тебя убогому?

Яшка обиделся и замолчал. Агафон тоже пребывал не в лучшем расположении духа. Шутка ли? Третьи сутки на ногах. А утром опять на дежурство. Смену никто не отменял. Зато Прохору Палычу было хорошо. Даже очень хорошо, но недолго. Снова дико захотелось жрать. Тем временем, подошли к общежитию.

Прохор Палыч поднял глаза и увидел в отдалении высокую деревянную стену в изразцах. Справа и слева от многочисленных окошек болтались ставни. Стекол не было. Видно, не изобрели еще. Оно и ладно. Ему было все равно. Лишь бы койку выделили. Да поскорее. Спать хотелось так, что реальность и дремота, помноженные на хмель смешивались и переливались одно в другое.

В последний раз за этот длинный день Прохора Палыча стянули с коня и повели в сторону деревянного крыльца. Стукнули в запертую дверь.

– Кто там шляется на ночь глядя? – женский голос из-за двери был звонким, певучим, при этом со стальными нотками.

– Марьяна, – шепнул Яшка, чуть слышно. – Мощная баба.

– Дружина царя батюшки! – гаркнул Агафон. – С приказом от отца-инквизитора выделить новому жильцу площадь.

– Опять рвань какую-то подселяют! – возмущалась Марьяна, гремя замками.

Наконец, дверь отворилась. Прохор Палыч, которого дружинники держали под руки, нашел в себе силы поднять голову. Он посмотрел на хозяйку общежития и… Пропал. Даже хмель на какое-то время отпустила. Резво одернув руки дружинников, Прохор Палыч крепко, как ему казалось, встал на ноги. Распрямил плечи и даже, насколько это было возможно, втянул свой необъятный живот.

В дверном проеме стояла пышная, при этом без признаков лишнего веса молодая женщина с большой грудью, широким манящим тазом, с пытливыми синими, как море глазами, которые внимательно обшаривали нового постояльца. Поверх нарядного с вышивкой сарафана болталась, покачиваясь, толстенная чуть не до пояса коса.

– Мадам, я сражен! – только и вырвалось у Прохора Палыча, который качнулся вперед, чтобы впиться губами в руку красавицы, а вместо этого едва не клюнул землю носом. Сильные, закованные в сталь руки вовремя его подхватили.

– Так я и думала, – вздохнула женщина. – Очередная пьянь.

– Как тебе не совестно! – возмутился Яшка. – Человека три часа в башне пытали. Слышала бы ты, как он кричал…

– Вижу, как его пытали. А запах…

Агафон наклонился к повисшей голове некроманта, втянул воздух носом.

– Правда несет, – заключил он.

– Да это его отец-инквизитор специально накачал, чтобы правду выведать, – вступился за приятеля Яшка. – А вообще, он парень мировой. Во! – молодой дружинник поднял повисшую мясистую руку, в которой был зажат полосатый жезл. – Некромант!

– Какой такой некромант? – всполошилась Марьяна. – Нечисть? Опять?

– Кому нечисть, а кому надежа государева, – возмутился Агафон. – А ну как народец наш воскрешать начнет. Поглядим тогда. А пока показывай куда тащить его. Видишь, замаялись мы.