– В магазин, – подтвердила соседка. – Вчера хлеб свежий подвезли.

«Дура. Вчерашний хлеб свежим называет», – Митя вновь повернулся к Маше спиной.

– Так посидеть под солнцем можно? Мить?

Он, не оборачиваясь, махнул рукой. Этот жест можно было понимать как хочешь. Можно решить, что тебе сказали – иди, мол, отсюда. Можно решить, что… Баба Маня именно так и решила. Она аккуратно приоткрыла калитку, вошла во двор. Прошла по песку к нагретой солнцем табуретке, которая, позабытая, стояла во дворе еще с прошлого года. Села. Подняла лицо к солнцу и зажмурилась от удовольствия. Потом стянула с ног резиновые сапоги, сняла носки и закопала ступни в горячий песок.

– Мить! – крикнула баба Маня, не открывая глаз. – Хорошо у тебя! Тепло. Как в раю.

Посидев так минут пять, соседка открыла глаза и оглянулась. Весь двор был засыпан ровным слоем золотого песка. Солнце стояло в зените. В центре двора в песок воткнута лопата. Дмитрия Ивановича нигде не было.

Он отметил, что стал хорошо спать. Глубоко, крепко и без тяжелых мыслей. Часто во сне видел Тоньку. Обнимал ее, прижимался всем телом и замирал. Большего ему не надо было. Вдруг вспомнилось, как он впервые Тоню обнял. Так, чтобы всю ее почувствовать. Это случилось в первый их день в пустыне. Они стояли у палатки начальника экспедиции, которого все называли Старшой. А Старшому тогда, поди, и сорока лет не было. Бритый наголо, вечно в военной выцветшей панаме, лицо ветром и солнцем выдублено до коричневого цвета. А глаза голубые-голубые.

Начальник тогда что-то выписывал из их паспортов в канцелярскую книгу. И тут из-за брезентовой палатки вышел верблюд. Тонька вскрикнула и сделала шаг назад. А он, отреагировав на ее крик, сделал шаг вперед. И столкнулись. Обхватил ее руками и прижался лицом к затылку. Со стороны могло показаться, что он верблюда испугался сильнее, чем Тоня, и спрятался за ее спиной. А ему в тот момент было наплевать, кто что подумает. Ему было хорошо.

– Вас в одну палатку селить, что ли? – спросил тогда Старшой.

Тоня безразлично пожала плечами, а он согласно кивнул.

– Ну, значит, в одну. – Начальник вернул паспорта. Но от взгляда Мити не ускользнуло, что Старшой проверил в Тонькином паспорте страницу, где ставят штамп о семейном положении. – У нас тут не гостиница класса люкс, так что отдельных палаток на каждого нет.

Верблюд стал вторым существом после Тони, к которому Митя прикипел всей душой. Его в этом животном завораживало все. Особенно нравилось внешнее безразличие верблюда к окружающей жизни. Мите казалось, что они этим очень похожи. Ему тоже ни до кого не было дела. Он бы мог тогда взвалить на спину Тоньку, как горб, и ходить с ней по пустыне. Мог и хотел. Но начальник экспедиции, видимо, предложил нечто большее. А он не придумал ничего лучше, чем изобразить полное безразличие к происходящему, а затем и покинуть экспедицию. Странно, но тогда, в молодости, этот поступок казался ему смелым. А сейчас, во сне, подумалось – а ведь он тогда труса праздновал. Повел себя как верблюд.

Дмитрий Иванович уже привык к тому, что утром его будит солнце и за окном слышится тихий звук сыплющегося с крыши песка. Но сегодня пустынную тишину солнечного утра тревожили какие-то посторонние звуки. Кто-то время от времени за окном громко вздыхал.

«Маньку, что ли, черти принесли?» – подумал он и представил, как соседка сидит на щербатой табуретке посреди двора, щурится на утреннее солнце и блаженно вздыхает. Он прислушался к себе и понял, что присутствие или отсутствие Мани в его жизни никак его не волнует. Пришла, и ладно. Не пришла – тоже хорошо.