Такова была спортивная 23-я рота СКА на Ломаной улице. Но скоро это все кончилось. В один прекрасный вечер Коротков выстроил всех на плацу. Все уже знали, что произойдет. Своим спокойным в этот раз голосом он заявил:

– Приказом командования Ленинградского военного округа я направлен в Германию и передаю полномочия командованием роты старшему лейтенанту Володяеву.

И сразу же покинул территорию части. В тот же вечер все прапорщики и офицеры напились. Володяев уснул в его офисе. Звонит в роту в 3 часа утра.

– Сережа ты уже не обессудь… – он еще полупьяный, чтобы я его отвез домой.

Он, кстати, потом повесился у себя дома на водопроводной трубе. Я узнал об этом несколько лет спустя.

Итак, мы сидим в ресторане и это конец 70-х. Нам под 20 с лишним и мы дембеля. Рядом за соседним столиком две девицы, им под тридцать. Мы переглядываемся, и они в конечном счете перемещаются за наш стол. Официанты недовольны, но все улажено. У нас машина, хотя все пьяные. Все едут на квартиру к Рае и зависают там на три дня. Раечка со мной. Ус спит с другой, Витька не у дел, что не совсем так. Он ездит в вокзальный ресторан, чтобы прикупить что-то перекусить, с водкой в Ленинграде ночью никаких проблем, любой таксист имеет под сиденьем, стоит 10 рублей.

Моя Раечка. Потом мы будем долго вместе по вторникам каждую неделю. Мы будем любить друг друга навсегда. Моя девочка Раечка, где ты? Еще жива ли ты? Когда последний раз я видел тебя? Тридцать лет назад.

Как обычно по вторникам я у моей Раечки. Мы немножко выпиваем, и слушаем музыку, и говорим. Ее комната обставлена разными иностранными бутылками, банками и прочей дребеденью, на полу стоит ваза, из которой торчат длинные сухие камыши. У нас с ней день рождения в один и тот же день, только с разницей в 10 лет. Мы водолеи. Она худенькая, небольшого роста, ее нос с горбинкой. Она парикмахерша со своей клиентурой, среди которой много жен влиятельных людей.

Звонок в дверь. Раечка с настороженным видом. По звонку она знает, это Анна. Дверь открывается, и появляется Анна. Нет, сначала появляется ее грудь, которая гораздо большие, чем на картинах Рембрандта. Но с этим ничего не сделать. Она еще принесла бутылку вина. В то время не надо было предупреждать, что ты придешь в гости. Просто звонок в дверь.

Ничего страшного. Все продолжается своим чередом, и в конечном счете все трое укладываются спать на полу на матрасе, поскольку места на кровати на троих нет. На утро между Раечкой и Анной на кухне происходит разговор. Совершается сделка. Я это все слышу краем уха, еще в полусне, мы все-таки были не очень трезвые той ночью.

– Отдай мне его, – заявляет Анна тоном, не требующим возражений. Я в этом случае просто предмет сделки. Раечка соглашается. Мы пьем кофе, и Анна усаживается в мою машину. У нее какой-то подвальный продуктовый магазин, и она позже пытается сделать меня своим партнером. Она ко всему прочему еще и гадалка со своей клиентурой. Она уехала в Израиль потом и занималась тем же там. Мне попалась как-то под руку израильская газета с ее фотографией и статьей. Рая не возражает ничего по этому поводу. Мы все равно друзья и это навсегда.

Моя бедная мама. Она, конечно, натерпелась со мной. Мать-одиночка. Работала много. Преподавала журналистику в Ленинградском университете. Когда я был в детском саду, меня забирали последним. Я завидовал другим детям. Позже просто рос беспризорником, потому что мать приходила домой с работы поздним вечером. Безотцовщина на ленинградской почве. Она кончила плохо. Ее шведская сестрица закончила гораздо лучше. Получилось все плохо у них. Ее сестра уехала в 59-м, вышла замуж за секретаря компартии Швеции и уехала туда. Она ненавидела Союз и все, что связано с ним. Они долго ругались по поводу наследства. Их отец и мой дед был профессором литературы и директором Пушкинского дома во время Блокады, заведовал архивом, в котором хранились рукописи Пушкина, Лермонтова и других. Занимал одно время должность директора института Театра Музыки и Кинематографии в Ленинграде. Написал множество научных трудов. Он был коллекционером и скупал произведения искусства. Но после его смерти все пошло прахом. Светлана вывозила картины в Швецию, прилепив скотчем у себя на спине. И я ей в этом помогал. Хорошо помню ее спину. И ее ненависть ко мне и моей маме. Она считала, что все несправедливо по отношению к ее детям, Марии и Петеру. Но они родились и выросли в Швеции, а я жил в Ленинграде, и мой дед в какой-то степени заменял мне отца.