– В смысле?! – Возмутилась Наташа. – Он холодный, властный, очень сильный! Вы видели, как он обращался с Ребеккой? А я видела! На глазах у всех постоянно распускал руки – прямо на холме, во время праздника!

– Бил ее? – Напрягся Мартин.

– Нет, но постоянно притягивал к себе и прижимался так, как будто это не детский праздник, а…

На губах Мартина показалась усмешка.

– Я знаю, что Леон Маковски очень предан Ребекке. Знаю, что он страстно любит ее. По-вашему, проявление любви и страсти – повод подозревать человека?

Наташа раскрыла рот, чтобы возмутиться, но тут же осеклась и даже покраснела. Биттерфилд ведь тоже был по-своему страстным и властным, вертел ею, как хотел – но значило ли это, что он был способен на то, чтобы в порыве ревности убить ее? Он ведь и пальцем не тронул ее, даже во время своих вспышек ревности и гнева!

– Но ведь она хотела мне сообщить о Маковски… Для этого назначила встречу… А он опередил меня… – Пробормотала смущенно Наташа, все еще не в силах отказаться от своей версии, так похожей на правду.

– Вы не можете знать, что она хотела пожаловаться вам именно на него. Ребекка очень красивая женщина – а я надеюсь, что она еще жива. Она могла быть втянута в какую-то историю…

– С наркотиками? Но постойте, разве Маковски не сидел? Разве он не связан с наркотиками?

Мартин опять усмехнулся и покачал головой.

– Он имеет судимость и срок, но там была совсем другая история. А к наркотикам он не имеет никакого отношения.

– Вы это знаете точно?

– Конечно!

– Вы так про всех жителей все знаете? – Удивилась Наташа.

– Более-менее. – Кивнул Мартин.

– Ну тогда вам не составит труда распутать это дело. – С облегчением в голосе сказала Наташа.

– Спасибо, очень приятно слышать.

Мартин улыбнулся. В первые в жизни Наташи допрос прошел в столь легкой и непринужденной обстановке: казалось, никто ни в чем не обвинял и не подозревал ее. Наоборот, младшему инспектору нужны были ее показания для составления целостной картины – не более того. Можно было возвращаться в особняк и, быть может, даже продолжить прогулку вдоль моря – в свете вечерних звезд.

В то время, как младший инспектор допрашивал Наташу и Джейн, Кэтлин проснулась после обеденного отдыха, принарядилась в облегающее красное платье из трикотажа, которое подчеркивало все достоинства и манящие изгибы ее фигуры, и спустилась вниз. В гостиной она увидела Оливию и Стеллу, она застала их за обсуждением меню на завтра. Это были такие хозяйственные разговоры, которые сама Кэтлин не только не переносила, но из-за которых она вовсю подсмеивалась над кузиной.

Убедившись, что тетя и Стелла видят ее, она подошла к зеркалу над комодом, достала из сумочки помаду и тени и стала старательно наносить макияж. Казалось, она делала это нарочно не в своей спальне, чтобы позлить неухоженную Стеллу.

Та не только поправилась, но и носила старые бесформенные вещи не по размеру, в надежде скрыть лишний вес, а на деле такой гардероб визуально лишь добавлял ей лишние килограммы. Более того, она не красила волосы, и они были наполовину седыми, а это добавляло ей лишних двадцать лет, ведь все ее ровесницы подкрашивали седину.

Ухоженная и подтянутая Оливия порой с ужасом смотрела на Стеллу и думала про себя, что бедняжка никогда не выйдет замуж во второй раз.

– Лучше бы ты так на работу старательно собиралась, – неожиданно съязвила Стелла.

– О! Бесхребетные виды отрастили себе острые языки? – Парировала с не меньшей язвительностью Кэтлин. – С каких пор?

– С таких пор, – ответила за нее Оливия, – что ты вела себя крайне неприлично сегодня. У нас гости, а ты порочила нашу семью!