– Выяснить, какая почва?

– И что, ты лопатой и киркой выяснишь, есть ли на глубине в десять метров плавуны или нет? Твоя задача – заснять и отдать снимки. Всё!

– Вот и рыжий следователь, что допрашивал отца, тоже интересовался: делал Дмитриев фотоснимки или нет? – неожиданно вставил учитель.

– Точно спрашивал? – после секундной паузы переспросил СЧХ.

– Да. Зачем отцу врать мне?

– И снимки делали?

– Не знаю. – Эвенк повёл плечами. – Отец ничего не говорил о том, брали они с собой фотоаппарат или нет.

– Для изучения местности нужен теодолит, – заметил Мишка.

– Да, действительно, Ваня, твоему отцу врать было ни к чему, – выдохнул Щетинин, припомниная дело. – А вот рыжий следак почему-то соврал. Забавно, правда?

– Сообщение по Савицкому. В Читинской области, село Аннон-Борзя, проживает Гончарук Вера Васильевна, директор сельской средней школы. В девичестве – Гук. Во времена учёбы Савицкого в институте была старостой группы. Других контактов по Чите не обнаружено. Начинаем отработку в данном направлении.

Движок за кормой натруженно стучал, отбивая ритм километров. Старичок «Вихрь» старательно показывал хозяину лодки, что он ещё хоть куда и его рано списывать. В тех местах, где они сейчас проплывали, Граматуха ещё не оправдывала своё название. По крайней мере, грохота путники не слышали. Но течение было сильное, мощное. Старый движок с трудом справлялся с поставленной ему задачей.

Михаил склонился над бортом, зачерпнул ладонью холодную воду, сполоснул лицо. Полегчало.

– Вань, а ты в тех местах с отцом часто бывал? – Дмитриев достал платок, вытер лицо насухо.

– Мимо проходили, – перекрикивая стук мотора, отозвался учитель. – И останавливались пару раз. Без ночёвки. Охоты там никакой. А рыбу лучше ловить в другом месте. Разве что бруснику пособирать. Так её и у нас, под домом, полным полно.

Сын проводника сам предложил свозить их к месту стоянки экспедиции. Никто за язык его не тянул, хотя у Мишки данная просьба сразу закрутилась в голове, как только услышал о Граматухе. Дмитриев перед отплытием даже испытал некое неудобство перед эвенком. Время тратит да и горючее. Но тот так открыто смотрел на мир, что Мишка успокоился: всё-таки здорово, что ещё сохранилась дальневосточная широта души! Хоть и не везде.

Щетинин тем временем, основательно устроившись в носовой части дюралевой плоскодонки, давал инструкции по телефону:

– Лёня, не в службу, как говорится. Достань-ка ещё разок папку Дмитриева. Да, того самого. Напомни, кто вёл дело? Сафронов, Гаджа, Нестеренко? Кто из них жив?.. Только Гаджа? Где проживает? В Южно-Сахалинске?.. Вот чтоб тебя… – Рука следователя с силой припечатала на шее назойливого шмеля. – Да нет, это я не тебе. А ты его помнишь? Кого-кого, Гаджу!.. Это ты у нас аксакал в управлении… Да на хрен мне его характер! Внешне как он выглядел? Рыжий? Слушай, а адреса его сахалинского, случаем, у нас нет? Есть? Замечательно! Запиши для меня. Ладно, будь! Завтра к тебе загляну.

Мобильник СЧХ исчез в кармане.

– А следователь-то, что твоего отца крутил, Иван Иванович, жив.

Фраза перелетела через лодку.

– А мне-то что? – вернулся ответ на нос посудины.

– Да так. Ничего. Неплохо было бы увидеться с этим старичком. Уж он-то должен помнить, кто ему дал приказ изменить показания проводника.

– Думаешь, расскажет? – послышался недоверчивый голос с кормы.

– А почему нет? – Щетинин принялся ворочаться, подстилая под себя брезент. – Срок давности истёк. Можно о чём угодно рассказать. Сейчас уже иные времена. Союза нет. Тех, кто стоял за его спиной, тоже нет. Чего бояться? Тем более за правду ничего не будет. Кроме моей благодарности.