– Слежки не было, – уточнил СЧХ, на свой лад. – Дальше.

– А на Гилюе наткнулся на подтверждение подозрений. На рассвете шагах в тридцати от лагеря обнаружил след сапог. Двух человек. Опытные были людишки. Мало того, что передвигались только по ручью, так ещё и сапоги обвязали оленьей шкурой. Примять след. Но в одном месте ошиблись. Наступили в темноте на глину. И не заметили. Не замаскировали след. Отец тут же сообщил об этом начальнику.

– И тот?.. – не сдержался Михаил.

– Ближе к вечеру отправил отца в Зею. Сказал, больше в его помощи не нуждается. Попросил, по дороге отвезти отчёт в управление. Батя не хотел оставлять экспедицию, но Дмитриев настоял. Вот, собственно, всё, что мне известно.

– Дмитриев испугался за твоего отца? Или как-то по-иному выказал свои эмоции? – СЧХ ждал ответа.

– Нет. Батя говорил, будто тот даже рассмеялся: мол, какие-то рыбаки напугали охотника. Словом, не поверил.

– Или наоборот, – тихо заметил Михаил, – если в тот же день отправил проводника в Зею.

– Теперь понятно, – СЧХ вытер усы салфеткой, – почему следователь заставил твоего отца отказаться от правдивых показаний. Запиши он слова старика в протокол, дело о пропавшей экспедиции пришлось бы переквалифицировать из дела о небрежности, иначе говоря, о случайной гибели группы, как это числится и по сей день, в уголовное, по подозрению в убийстве пятерых геологов. Висяк. Всё равно что себе приговор подписать. Непонятно другое: почему следователь пошёл на такой рискованный шаг? Без санкции свыше…

СЧХ бросил исподлобья взгляд на друга. Михаил понял, Щетинин имел в виду недавний разговор о том, кому могла быть подчинена группа. Министерство обороны. Оно могло надавить на МВД, чтобы те закрыли дело за фактом небрежности. В этом случае многое сходилось. И повышенная пенсия, которую мать получала за отца, хотя факта его смерти никто не смог задокументировать. И нежелание следователей показать матери материалы дела в семидесятых. В эту логическую цепочку вписывалось и непонятное передвижение группы. Отец работал на оборону.

– Кстати, Вань, скажи, а твой батя, случаем, не поделился воспоминаниями, как они нашли самородки? – Вопрос СЧХ всплыл в сознании Михаила так неожиданно, что тот вздрогнул.

– Конечно, рассказал, – усмехнулся эвенк. – Милиции не рассказал. А мне рассказал. Как он говорил: раз милиция приказала молчать, то он обо всём и стал молчать. Начальник, мол, сам всё нашёл. – Учитель откинулся на спинку стула. – А самородки-то обнаружил папка. Да, да. Только не на земле они валялись. А завёрнутые в тряпочку. А тряпочка та находилась под кожушком. А кожушок, полуистлевший, был надет на останки умершего старателя лет эдак с пятьдесят назад. Замёрз, судя по всему, бедолага, в тайге. Вот отец на него на Норе-то и наткнулся.

– Дмитриев и Щетинин выехали в Новокиевский Увал. К сыну проводника.

– А разве эвенк не уехал на конференцию?

– Мы не успели оформить документы. Дело в том, что в облоно…

– Кретины!

– Мы отправили за ними нашего человека. Он проконтролирует…

– Он ни черта уже не успеет проконтролировать! Учитель должен был три недели провести здесь, в центре! Вам на это дали сутки, и вы за сутки ничего не сделали!

– Но сын – не отец. Он не может знать всего…

– Он знает достаточно! Пусть ваш человек проследит: поедут они на Граматуху или нет? Если нет, то ещё кое-что успеем исправить.

– Я так понимаю, делу, которое лежит в милиции, верить уже нельзя. – Михаил положил на колени портфель, открыл его, вынул ноутбук. – Но в таком случае и весь рассказ декана геофака тоже подпадает под сомнение. Ведь они исходили из тех самых сфальсифицированных материалов, которые им выдало управление внутренних дел.