Буханка хлеба давалась на восемь человек. В нашей восьмерке я сдружился с двумя офицерами: один – майор, лет под пятьдесят, другой – младший лейтенант из Киевской области, мой земляк. Майора звали Игнат Петрович, фамилию он не хотел назвать, а лейтенанта – Володей Блажко.

Каждый из нас выглядел старше своих лет, и когда меня спрашивали, с какого я года, отвечал, что с 1915, четыре года прибавлял. Очень помогал мне – молодому человеку – своим добрым словом Петрович. Он не переставал повторять, что нужно не падать духом, не запускать себя, стараться опрятнее одеваться и чинить порванное. Сам он брился (был у него станочек и лезвия, очень тупые), давал он их и мне. О многом он рассказывал, о чем я и понятия не имел, особенно много поведал о коллективизации 1929—1930 гг. и выселении кулаков, в котором он сам участвовал. Я удивлялся тому, что о пище он не говорил и голод не так переживал, как я. Свою пайку курева я отдавал ему, за что получал, по существующей в лагере традиции, полпайки хлеба, от которого я просто не имел сил отказаться. Спали мы вместе. Володя рядом, а мы с Петровичем под одной шинелью, вторую шинель подстилали на нары, согревая друг друга телами.