Количество женщин уменьшалось только на ночь, а рано утром они снова появлялись вокруг ямы. Бедняги пропадали по несколько дней, и бывали случаи, что находили своих.

Расскажу об одном таком случае. В лагерь зашел солдат-немец и стал по-русски выкрикивать две фамилии. Подошел он к нам, в руках держит записку, в которой все данные о разыскиваемом человеке. Отозвался один мужик, который «жил» рядом с нами в норе. Сверили данные. Все сошлось. Написал он что-то немцу на бумажке и потом сказал нам, что это нашла его жена. Сам он с Украины, мой земляк. Солдат ушел с его запиской, и через некоторое время возвратился, неся клунок с продуктами: хлебом, салом, помидорами, яйцами.

Жена написала ему, что подала немецкому командованию лагеря прошение старосты их села с просьбой отпустить его домой и ручается, что он верой и правдой будет служить новому порядку. Этот мужичек с Украины залез в свою нору и все, что ему передала жена, сожрал.

Ночью со его стороны раздались стоны, перешедшие затем в крик, наконец все стихло. На следующий день пришел солдат с разрешением на его освобождение, но он был уже мертв. Как говорят, жадность «фраера» сгубила. Истощенный организм не принял столько калорийной пищи. Это была еще одна, полезная для меня наука.

Наступил октябрь. Ночью и по утрам прохладно, отогреваемся днем, солнышко еще греет. Чувствуется какая-то напряженность, поток железнодорожных составов с востока на запад резко уменьшился, везут много раненых.

Дошла и до нас очередь. После обеда поступила команда:

– Всем построиться по сотням для отправки.

Сотня за сотней выходят люди, кто в чем, под охраной солдат и собак. Направляемся к железнодорожной станции Миллерово. На путях стоит эшелон, почти сплошь из открытых платформ, огороженных деревянными стойками и колючей проволокой. Только спереди и сзади закрытые вагоны для охраны. Скот и то везли в лучших условиях.

Погрузились на платформы, все прижались друг к другу, накрылись шинелью, и мы с Колей. На платформы разрешили подстилку из соломы, которой на станции были целые скирды. Мы зарылись в солому, которая при движении поезда разлетелась на ветру. Ехали всю ночь, к счастью, без продолжительных остановок. Наутро показался большой город. Подъезжаем к вокзалу – Харьков. Итак, мы прибыли в город Харьков. Что дальше?

Вокзал целый, выгружаемся с платформ, вроде все целы. Солома очень помогла.

– Давай, давай быстрее! – кричат немцы.

Строимся в колонну по четыре человека и вступаем на улицы Харькова. Колонна направляется на Холодную гору в тюрьму, оборудованную под пересыльный лагерь для военнопленных.

Здесь началась фильтрация: офицеров отдельно, комиссаров и евреев также отдельно – в камеры. После чего санобработка с вошебойкой. Вода еле теплая, дали по кусочку мыла. Смотрим друг на друга – сплошь доходяги. Мылись все с каким-то остервенением, время для мытья ограничено, очень хотелось поскорее избавиться от вшей. После мытья стрижка наголо, голову и пах мажут квачем с какой-то вонючей жидкостью. После этого выходим в более-менее чистое помещение, где выдали нательное белье. Какое бросили, такое и одевай. Приносят прожаренную верхнюю одежду, обувь – каждый выбирал из кучи свое. У кого сгорели вещи, давали другие – старые военные.

Затем людей размещали по большим камерам, набивая их до отказа. В камерах двухъярусные нары, уборная во дворе тюрьмы.

Комиссарам и евреям выход из камер запрещен.

Назначен старший камеры, в обязанности которого входило следить за порядком и чистотой. От вшей избавился, от грязи не совсем, чувствую себя легче, но голод мучает. Ни о чем не думаешь, только о еде. Здесь такой баланды, как в Миллерово, нет, совсем отсутствует мясо, жидкий супчик из каких-то полустилиных овощей, правда, к нему кусочек хлеба-суррогата. Вечером кипяток, иногда заваренный, и такой же кусочек хлеба.