Сегодня именем Тануки названа огромная сеть японских ресторанов в России. Суп мисо широ здесь делают, как бог на душу положит – нередко на воде, а не на рыбном бульоне. И тофу не мелкими кусочками нарезают, а булькают целиком. Неисчислимо количество суши, которые только и отличаются, что вычурными названиями. Кстати, палочками я умею пользоваться, но предпочитаю вилку.

Вернусь к песенке Тануки. Традиционная японская музыка кокугаку довольно быстро стала известна в мире после Второй мировой. Её и до сих пор используют в аниме – тоже культурном феномене Японии. В музыке японцы очень переимчивы. Буквально с конца XIX века и до Второй мировой, следуя европейским канонам, в первую очередь, русским, они сформировали собственную музыкальную школу и создали японскую оперу, в чём им в значительной мере тоже помогли русские режиссёры.

Музыкальным национальным символом японцев являются барабаны тайко. В написании названия барабана есть иероглиф, имеющий значение «толстый, жирный». И правильно. Тайко выдалбливают из цельного куска большого дерева, потом тщательно обрабатывают. Возятся с барабаном столько же, сколько с ковкой настоящего самурайского меча – катаны. Зато как гремит такой барабан! Вернее, барабанный оркестр.

Живопись Страны восходящего солнца – тоже культурный феномен и национальный символ. Эта живопись вышла из китайской традиции, но развивалась, благодаря новациям японских художников. В Японии искусство кисти пользуется огромным уважением. Достаточно сказать, что историю живописи скрупулёзно разбирают по периодам и сберегают с VI века.

Ещё раз процитирую А.Н. Мещерякова: «Японские писатели с художниками видели не лес, а дерево. Не дерево, а ветвь. Не ветвь, а листок. И даже не листок, а прожилку на нем. Японские художники предпочитали изображать не рвущийся за раму пышный букет полевых васильков или ромашек, а один-единственный цветок».

Наверное, отсюда – икебана, искусство составления букетов. Причём цветов должно быть как можно меньше, а впечатления от букета – как можно больше. Икебане придают такое значение, что ею занимается несколько школ, широко известных в Японии.

Очень много сделал в искусстве Кацусика Хокусай, мастер суримоно – цветной ксилографии. Он творил в одно время с нашим Дмитрием Григорьевичем Левицким – в конце XVIII, в начале XIX века. Левицкий – автор знаменитого портрета Демидова «с садовой лейкой». Посмотрите хотя бы мельком работы Левицкого и Хокусая, и вы поймёте всю глубину пропасти, которая разделяет основоположников японской и русской художественных школ. Не эстетической – экзистенциальной пропасти. Вот где вспоминается Киплинг: Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись. Впрочем, я заболтался, но вырезать написанный фрагмент не буду – вдруг кому-то приглянется…

В середине 1976 года в Москве проходила выставка Нихонга – современной японской школы живописи. От редакции «Московского комсомольца» я пошёл в Музей Востока. Он тогда располагался на улице Обуха – напротив Курского вокзала. Над выставкой витал дух Хокусая и его картина «Большая волна в Канагаве». Естественно, поахав на выставке, я накатал восторженную статьищу, которую заведующая отделом культуры газеты Наташа Дардыкина сократила до заметки строчек в пятьдесят…

Удивительно, но я снова попал на выставку японской живописи в Музее Востока спустя двадцать пять лет. Время было другое, музей находился по другому адресу, я работал в другом издании… А Хокусай оставался прежним. И его «Большая волна в Канагаве» оставалась всё такой же огромной и завораживающей, и крохотные люди на палубах узких утлых челнов по-прежнему молились о спасении богу моря Суйдзину. Пожалуй, Хокусай – один из немногих японцев, которые примиряют меня с Японией. Хотя он и накатал несколько тысяч сюнга – хулиганских рисунков, которые, вместе с американскими комиксами, стали основой всемирно известного японского аниме. Эти рисунки трудно назвать искусством, хотя и тут Хокусай остаётся мастером стремительной и точной линии. Впрочем, Япония о моём мнении не знает. Или знает, но в очень узком кругу.