Эдвин оттянул кусты и пропустил Эвелин вперед, они пришли к тому самому берегу, где впервые увиделись. Он впервые обратил внимание на корзинку в ее руке и постыдился того, что не помог девушке нести эту тяжелую, доверху набитую кладь. Когда закатное зарево обрисовывало горизонт алым светом, воздух наполнился прохладной сыростью. Казалось, жабы соревновались, кто из них квакнет громче. Зеркальная гладь воды, местами усыпанная желтыми листьями, была непоколебима, как расплавленная сталь в ожидании перевоплощения в новую форму выплавки. Эдвин украдкой любовался девушкой, рискуя заработать косоглазие. Он всякий раз отводил взгляд, когда она поворачивалась в его сторону. Где-то на том берегу прозвучал выкрик неизвестной птицы, после которого парень заговорил.

– Однажды он выпорол меня за кражу только потому, что меня заметили, хотя сам же меня этому и научил.

Эвелин положила свою головку на колено, чуть улыбнувшись, и эта улыбка заменила стон понимания. Она ответила, не выдавая ни лицом, ни голосом никаких чувств:

– Есть на свете истина, которая познается через страдания.

Эдвин оттянул воротник рубахи, под которым остался шрам, походящий на толстого червя, паразитирующего под кожей. Эвелин пугливо смутилась, будто он скрытно из кармана показал ей пистолет. Ей потребовалась примерно минута на расщепление этого чувства, после чего она спросила:

– Как ты думаешь, есть ли поистине счастливый человек? Ну вот хотя бы в этой деревне?

«И это я!» – прозвучало в его мыслях.

– Не знаю, наверное, есть. – Произнес он вслух.

Такое разногласие в его сознании погрузило его в мертвенный туман бессмысленности, который был рассеян ее словами:

– Кажется, мне пора, а то придется гореть в аду за такие поздние прогулки. – Она выделила последние слова таким тоном, каким дети, дразнясь, повторяют слова, вызывающие у них насмешку.

Эдвин взял ее корзину и оттянул ветки куста, пропуская Эвелин вперед. Он окинул взглядом берег и реку, безмолвно прощаясь и благодаря это место за возможность провести время рядом с ней. Они разошлись по разным сторонам в пустом сумраке главной улицы, где уже не было ни единой души.

Эдвин свободным шагом направлялся к дому. Мальчишеские мечтания заполняли его мысли, и на его лице иной раз проступала улыбка, переходящая в смех. За улыбкой следовал пристыженный ступор, будто ему кто-то резко возразил о том, что он слишком размечтался. Он оторвал кончик длинной травинки и нервно теребил его пальцами. Шаги его замедлились, когда сквозь сумрак он разглядел знакомую фигуру. Эта фигура запрокинула голову с бурдюком в зубах и после глотка сдавленно выдохнула с паром изо рта. Обычно к этому времени отец спал, сотрясая дом мощным пьяным храпом. Эдвин на долю секунды остановился, не сводя с него взгляда. Отец зажег подсвечник, и его обвисшее лицо наполовину осветилось красным светом. На этой части его физиономии появился очередной фингал.

– Чего замер!? – Прохрипел он.

Эдвин неуверенным шагом направился к дому. Отец, покачиваясь, встал. Они встретились лицом к лицу на веранде.

– Тебе орехи грызть, а мне отвечать за это? – Он медленно указал пальцем на почерневший глаз.

Эдвина покоробило.

– Отвечай!

Эдвин почувствовал спиртовой запах и капли противной слюны. Отец резким взмахом левой руки схватил его за затылок. Юноша ловко выгнул крепкую шею, высвободив голову из захвата. Отец выражением лица озвучил фразу: «Я тебе сейчас все зубы пересчитаю». Сын выдержал этот взгляд, продемонстрировав ему холодное безразличие. Он смотрел исподлобья на ненавистное ему лицо. Грязную морду ничтожного уличного пса, тявкающего, поджав хвост, но никак не мог понять природу страха перед ним. Этот страх был внутри него, он был меньше него, но гораздо сильнее. Его верхняя губа затряслась от осознания своей ничтожности перед этим ублюдком, и именно этот парадокс его пугал больше всего. Никакое физическое насилие его не страшило. Более того, он был до крайности уверен в том, что вцепись он хоть прямо сейчас в эту обвисшую морщинистую глотку, то через нее больше никогда не пройдет ни капли вина, если вдруг не придется вливать его в труп. Нужно было заступиться за что-то маленькое, порождающее внутри него страх, но управиться с этими чувствами он пока еще не умел. Отец схватил его за воротник, оголив старый шрам.