– Кстати, отец Геласий уже в пути?

– Нет. Он позвонил, сказал, что будет поздно, ночью уже, – слегка прикусывая нижнюю губу, ответила Снандулия.

– А с кем наш дорогой владыченька приедет?

– Как обычно, с отцом Феофилактом и Алешей-иподьяконом.

– Тааак… Ну Феофилакта я утречком как-нибудь корректно выпровожу. Скажу, что… В общем, что-нибудь придумаю. А Алёша, а что Алёша?

– Матушка, он же ходит, везде нос свой суёт, постоянно что-то вынюхивает. Помню, был случай, он зашёл на кухню, а там одна сестра другой плечи массажирует. Ну затекли они у нее: несколько часов пироги лепила. А он как из-под земли вырастает и говорит: «Ага, бабы! Свальный грех удумали сотворить. Смотрите, я архиерею доложу, чем вы тут занимаетесь». Знаете, ещё глаза так щурит и хихикает. Вот приделать ему рожки да хвост – бесёнок получится. Сестры только хотели что-то ответить, а его и след простыл. Точно бес.

– Ладно, ладно, мать, раздухарилась. Иподьякон он, архиерейский, с уважением надо. Митрополит его приютил, облагодетельствовал, как сына любит.

– Ага! И не только как сына!

– Мать, ты говори, да не заговаривайся! Нам ли судить? Мы все не без греха, – приструнила инокиню настоятельница монастыря.

– Да матушка, простите. И ещё по поводу завтрашнего дня. Мать Ревекка приболела, не сможет быть.

– Что с ней приключилось, с бедненькой? – Смягчившимся голосом спросила игуменья.

– У нее, в общем – там болит.

– Где там? Мать Снандулия, говори прямо! Менструация что ли?

– Нет, что-то серьёзное. Ей бы в больницу лечь на обследование.

– Хорошо. Завтра же отправим в город. Как она, совсем худо или до завтра потерпит?

– Потерпит, матушка, потерпит, она у нас стойкая.

– Ну вот и ладненько, – опрокидываясь на рельефную спинку из натуральной кожи, подытожила настоятельница.

– Матушка, – продолжила разговор инокиня, – нас получается пятеро будет. Так ведь нельзя, вроде?

– Не переживай, родная моя. – Голос женщины совсем размяк. Игуменья с кем-то переписывалась по телефону и, по-видимому, каждый последующий ответ виртуального собеседника всё больше радовал её сердце, – вас будет, как и положено, шесть человек.

– А кто шестой? – Инокиню накрыло любопытством.

– Есть одна красавица. – Игуменья целиком ушла в гаджет, лёгкая улыбка от содержания сообщений переросла в сияющую эмоцию. – Ступай, ступай, всё будет хорошо. С Богом, Снуля, с Богом! – Размашисто благословляя инокиню, окончила настоятельница.

Снандулия небрежно поклонилась и хотела уже выйти из кабинета, как игуменья, не отрывая глаз от средства коммуникации, задержала инокиню:

– Мать Снандулия, как у тебя здоровьице то? Что-то выглядишь неважнецки.

Молодая особа на мгновение «зависла», всем своим видом изображая благодарность за озабоченность своей скромной персоной. После чего ответила:

– Слава Богу за все, матушка. Бог милует.

– Ну ладно, иди уже, – продолжая смотреть в гаджет, выпроводила насельницу игуменья.

Пару минут разговор с инокиней повторялся в ушах Ксении, но постепенно звуковые следы стирались наполнявшей помещение тишиной.

***

– Слушай меня внимательно, сучка. Или я сейчас трахну тебя и ты принята на работу, или… я все равно тебя трахну и тебя никто, нигде, никогда не найдет. Ты все поняла? Кивни, если да. – Женщину слегка потряхивало от страха, поэтому ладонь мужчины немного скользила по щекам из-за натекших подкрашенных чёрной тушью слёз. Коммерсант вконец озверел и с ещё большей силой сжал жертве рот. – Ну…, я жду ответа, какой вариант ты выбираешь, первый или второй?

Женщина подняла руку и вытянула указательный палец – ей очень хотелось жить в свои двадцать два года.